Дополнить число (Юрий Грачев) - Страница 3

• Print
• Email

Details

Published: Sunday, 11 January 2009 17:54

* * *
План по заготовке кедрового ореха не выполнялся. Рушились мечты Павла Скудина, что он вернется в родной город с благодарностью за работу и с большой, честью. Намеченное количество орехов заготовить, видимо, не удастся. Из Других сел приезжавшие уполномоченные по кедрозаготовке всегда являлись с водкой, пили, ругались и говорили, что тоже план у ник не выполняется.
Вначале Павлу Скудину казалось, что нужно было меньше пить, организовать население, поощрить промтоварами, и все пойдет на лад. Но потом кто-то подал мысль, что во всем виноваты баптисты.
— Они разлагают массу, они молятся, людей от работы отвлекают, через это и план не выполняется, — говорил старший уполномоченный по району Котов.
И чем они больше пили и расходовали промтовары не по назначению, тем больше представлялся им баптизм страшным злом, гнездом кулачества, как выражался Котов.
Павел слушал его, невольно заражался ненавистью к баптистам, и само - это слово представлялось ему вредным, которое нужно стереть с лица земли для блага народа.
Так-то почти все его товарищи по работе съехались к Павлу. Водки достали больше чем надо.
— Ты только девчат достань, — говорили они Павлу, — погуляем на большой.
Но с девчатами не клеилось. Село было сектантское и молодежи, привыкшей к пьянству, разврату, там не было. Попытался Павел пригласить Шуру.
— Гулянка будет во! — сказал он и показал на большой палец. — Будем обсуждать важные вопросы, секретные. Идем.
Шура бы и согласилась, но одной идти без девчат как-то неудобно.
— Ну, а когда же увидимся с тобой? — спросил он, притянув ее к себе, и поцеловал в плечо.
— Завтра утром у реки, — засмеялась она и, вырвавшись, побежала домой.
Дома ее две маленькие сестренки Надя и Вера уже спали, мать готовились ложиться. Отец сидел за столом перед горящей лампой и читал.
— Где же ты была? Мы уже отужинали без тебя, — спросила мать, седенькая и полная старушка.
— Где была, там уже нет, — сказала резко Шура. — Я вам отчет не обязана давать.
Отец взглянул на нее, погладил бороду и ласково произнес:
— Садись, дочка, мне с тобой поговорить надо.
— Нечего мне с вами сидеть и говорить. Я молодая, вы старые, вы над Библией кисните, а я в жизнь гляжу.
— Шура, Шура, получше говори с отцом-то, — сказала мать.
Шура ужинала, не молясь, сердито нахмурив брови.
“Придешь домой и не с кем душу отвести, — думала она, прожевывая кусок хлеба. — Все только о Боге говорят мне”.
— Сатана тебя губит, покаяться бы тебе, — не выдержав, произнес отец.
— Перестань, папа! Аппетит отбиваешь.
Старик замолчал, низко опустив голову, тяжело вздохнул. Поужинав, Шура ушла за перегородку, легла. На душе было пусто, тяжело, тоскливо. Слышала как мать, всхлипывая, говорила:
— Что же делать нам? Что же делать, дочь-то у нас какая?
Старик тяжело вздыхал и говорил, что многое может сделать молитва праведника.
Слышала, как они опустились на колени и молились Богу о ней, несчастной.
Долго не могла уснуть, злилась на родителей. Решила, пока Скудин здесь, погулять с ним, а потом уехать в город. Павел ей в сущности не нравился. Он казался ей несамостоятельным, маленьким для мужчины. Но надо было чем-то разнообразить жизнь, да хотелось этим подразнить Сашу Ивина, которому она не переставала внутренне симпатизировать.
Утром, проспав дольше обыкновенного. Щура вскочила, схватила полотенце и побежала на реку, надеясь встретить Павла.
Дорогой почему-то вспомнилось: слышала кряхтение отца, куда-то его вызвали, и он ушел.

* * *
В тот же самый вечер, когда началась попойка у Скудина, а Шура грубила родителям, вся семья в доме Ивиных собралась за столом. Рядом с отцом сидел Саша, потом две сестренки и маленький брат. Мать налила в одну миску щи. Перед едой помолились и даже спели:
"Отче наш благослови на столе Твой дар Святой.
Он нам подан из любви в пищу плоти сей земной".
Все чувствовали мир и любовь. Перед сном Аким усадил себе маленьких на колени, Саша и мать сели рядом. Аким открыл Евангелие и прочитал:
— "Блажен умирающий в Господе" — и, взглянув на Сашу, сказал:— Что-то крепко запали на сердце мне слова Савельича: ДОПОЛНИТЬ ЧИСЛО-ТО.
— Да, — сказал Саша. — Вот Петру дано было смертью прославить Господа.
— Не нужно вроде об этом говорить-то, — сказала старушка. — Лучше давайте споем: "Мой дом и я служить хотим Тебе, Христос, лишь одному".
— Говорить-то об этом нужно, — сказал Аким. — Дополнить число — великое дело. Ну, а спеть, споем.
Ложась спать, молились всей семьей. Аким горячо просил Бога, чтобы помог ему быть верным до конца.

* * *
В эту же ночь там, где был Павел Скудин с товарищами, раздавались другие песни. Люди гуляли, то есть пили водку, ели и опять пили.
На столе горели три лампы. Котов много выпил, но почти не пьянел, а глаза его сверкали какой-то неестественной злобой. Он то и дело сжимал кулаки, вздрагивал и наконец, встав и ударив по столу так, что все зазвенело, произнес:
— Хватит! — Решение нужно принять сейчас же, подписать, постановить. Довольно волокититься с ними, к ногтю паразитов! Все это баптистские главари, попы тут нам мешают.
— Верно, верно, — раздались голоса пьяных.
— Скудии, пиши протокол, — начальствующим тоном произнес Котов. Но Павел не был в состоянии писать. Он стоял у окна полусогнувшись.
— Беэ-э-э, — надрывался он, корчась от рвоты. Желудок его старался освободиться от алкогольной массы. Котов махнул рукой и сказал:
— Обойдемся без протоколов.
— Так кого же к ногтю? — спросил кто-то.
— А вот у Скудина записано.
Скудина вырвало, и он, достал из кармана бумагу, прочел:
— Старик с длинной бородой, Акимом звать. Другой седенький маленький — Пантелей.
— Знаю, знаю, — сказал бывший здесь милиционер. — Да только у нас не попы и не кулаки.
— Молчать! — взревел Котов. — Ты что подпевало что ли здесь? Иди сейчас же тащи их сюда, мы разберемся.
Павел Скудин ясно, несмотря на то, что был сильно пьян, запомнил, что произошло дальше.
Их привели в одном белье и поставили перед Котовым. Тот сначала спокойно начал как бы допрос. Крестьяне не отказывались, что они верно в Бога веруют, что они баптисты.
— Так зачем же вы дурачитесь и людей губите? Ведь вы своими молитвами сорвали заготовку орехов, — повысив голос, сказал Котов.
— Мы власти во всем подчиняемся и работаем честно, — сказал Аким, — и нечего плохого не делаем.
— Как ничего не делаете!? — закричал, вскочив, Котов. — Вы что дурачитесь, хотите дураками прикинуться? Людям Евангелие читаете, религию людям распространяете самую гнусную, баптистскую. Эта самая развратная религия! А ну-ка, скажи, сколько Соломон жен имел? — обратился он к Пантелею.
Но тот молчал, внутренне молясь, чтобы Бог помог перенести все, что дано им перенести на их долю.
— Ну, что молчите? — сказал Котов. — Сознали, что виноваты? Завтра актом все оформим, а теперь к делу.
Он вытащил оружие и приказал другим сделать тоже. Ни Аким, ни Пантелей не проронили ни слова. Они ясно сознавали, что им дано ДОПОЛНИТЬ ЧИСЛО и они молили Бога, чтобы он помог умереть им достойно, как христианам.
Вначале у Пантелея дрожали колени, но потом он совершенно успокоился. Сила неба пахнула в душу и какой-то особый мир изгнал и страх, и боязнь.
Темною беззвездною ночью повели их за село.
— Значит сподобились ДОПОЛНИТЬ ЧИСЛО, — прошептал Аким.
— Отче, прославь имя Твое, — сказал Пантелей, и ему показалось, что их ведут не двоих, впереди их шел в терновом венке Тот, Который умер за грехи всего мира.
— Брат, на Голгофу идем, идем с Ним, — сказал Пантелей.
— С Ним идем, — ответил Аким.
Наскоро вскопали что-то вроде могилы.
— Я сам, я сам пристрелю этих бешеных собак, — сказал Котов.
Раздались выстрелы... Все было кончено.
 
Возвращаясь назад, покачивались, но хмель у большинства почти прошел. Вкрадывалось сознание, что сделали что-то нехорошее, противозаконное. Когда входили в избу, Скудин заметил, что из деревни выехал какой-то верховой и галопом помчался к лесу, туда, где дорога шла в город. Это был старый партизан Никифор. Он давно заметил, что готовилось что-то недоброе. Видел как Пантелея с Акимом повели, крадучись, следил за совершающимся и видел всю картину убийства. Он поскакал в город, чтобы сообщить ОГПУ о случившемся.