Дополнить число (Юрий Грачев)

Details: Published: Sunday, 11 January 2009 17:54

Article Index

Page 1 of 4

Ему не хотелось ехать. Грустно было расставаться с товарищами, но еще грустнее с матерью. Когда пришлось укладывать вещи в чемодан, он невольно оглянулся на свою комнату, где столько лет жили с матерью.
Ему невольно стало жаль всего: старого стола с краями, изрезанными перочинным ножом, тумбочки с книгами, которые он недавно перебирал, укладывал, — все казалось милым, дорогим.
— Да что это я на самом деле, — сказал Павел Скудин сам себе. — Еду на несколько месяцев, а сам словно прощаюсь совсем.
Седенькая низенькая старушка суетилась около печи, укладывая пироги в газету и говоря:
— Это сегодня будешь, Павлик, в дороге кушать, а вот это — завтра.
— Ничего, ничего, мама, не беспокойся, когда что есть разберу, — сказал Павел.
— Да когда же приедешь? — спросила.
— Наверное, скоро, — ответил он и, торопливо поцеловав мать, направился к двери.
— Мне бы проводить тебя до вокзала.
— Нет, не надо. Ты и так больна, мама.
Мать еще хотела что-то сказать, но Павел был уже за дверью.
Начинался дождик. Крупные капли прыгали по пыльной мостовой. Павел оглянулся, она стояла на крыльце и не спускала с него глаз.
— До свидания, до свидания, мама, — крикнул он уже издали. Грустное сумрачное настроение, навеянное прощанием, не покидало его. Скудин любил мать, хотя внешне и не показывал этого. Он — единственный сын ее — знал, что она живет только им, знал, что для него мать ближе всех людей на земле.
В вагоне было пыльно, душно, накурено. Он сел у окна, в которое солнце било своими лучами, смотрел на гулявших по перрону пассажиров и не видел их. Перед ним была его мать, которая как бы укоряла его, что он равнодушно холодно простился с ней. И лишь только тогда, когда поезд тронулся, торопливо застучали колеса на стыках рельсов, пахнуло свежим после дождя ветерком, Павел, закурив, хорошо затянулся и перестал думать о матери.
Чувство печали, желания написать матери ласковое, приветливое письмо, исчезли. И он стал думать о предстоящем.
Ему всего 18 лет. Он едет из родного Красноярска как уполномоченный по заготовке кедрового ореха. Фантазия рисовала картины охоты, жизни среди природы.
— Я не трус, — подумал он, — может, еще не одного медведя убью.

* * *
Было тихое раннее утро. Восходящее солнце, показавшееся из-за сопок, золотило ветви, стволы верхушек стройных высоких сосен. Сильные разноголосые звуки птичьего пения наполняли воздух.
Она не перелезла, а почти перепрыгнула через плетень и, цепляясь за кусты черемухи, стала спускаться по крутой тропинке к речке. Ей, Шуре, было легко идти в это тихое светлое утро.
“Как хорошо здесь, — думала она, — но только скучно, не с кем погулять”.
Ей было 20 лет. Она была здорова, сильна, но жизнь в городе среди людей хороших, как ей казалось, не научила ее любоваться -природой и жить ею. Ей казалось, что основное в жизни — это гулять, устраивать интриги, заинтересовывать собой молодых людей, вызывать ухаживание.
У воды она разделась и прыгнула в реку. Купание освежило ее. Ей еще больше захотелось быть не одной, не со стариками-родителями, а там, в городе, где, как ей казалось, многие были в нее влюблены.
После купания стала медленно подниматься по тропинке, как вдруг остановилась. Справа, в ельнике, послышался звук треснувшей ветки. Она прислушалась. Да, кто-то шел из лесу. Решила подождать. Показался молодой высокий человек. По ружью, видневшемуся за спиной, по сумке можно было сразу определить, что это охотник.
— Да это Саша Ивин! — узнала она, — Вот хорошая встреча.
Ведь в детстве были они друзьями, что называется вместе росли. И только последнее время, как приехала она на каникулы из города, Ивин стал совершенно равнодушен к ней, даже не подходит. Она слышала, она понимала, ведь он стал баптистом.
— Ивин! Саша! Ивин! — крикнула она ему.
Он приветливо махнул ей рукой и направился, к ней.
— Ну как охота? — спросила она. ,
— Ходил к тем озерам, что за лесом, — сказал он и указывал на сумку, наполненную утками.
— Слушай! — сказала Шура, пристально смотря на него.
— Его энергичное открытое лицо, взгляд серых глаз так нравился ей. Она знала, что он лучший охотник этой местности, пожалуй, лучший парень из всей деревни. И ей было досадно, что он, раньше увлекавшийся ею, теперь не обращал на нее никакого внимания.
— Сядь сюда, мне нужно поговорить с тобой.
Они сели на ствол полугнилого упавшего дерева. Шура хотела было начать кокетничать, как это она отлично умела, но почему-то почувствовала себя неловко перед ним. От него веяло какой-то особой добротой и прямодушием. Он молчал и смотрел на нее, улыбаясь добрым, спокойным взглядом.
Было тихо, лишь кругом пели птицы, да иногда доносился плеск рыбы в реке.
— Саша! Что ты меня сторонишься, — наконец, робко произнесла Шура.
— Наши пути различны, — произнес он. — Ты знаешь, я уверовал, как в свое время уверовали мои и твои родители. А ты? Ты пошла по другому пути.
— Да, я пошла по другому, — сказала Шура, выпрямившись, и в голосе ее послышалась гордость. — Я много училась, учусь в техникуме и тот туман, который навис над вами, исчез в лучах солнца-знания. Да, я понимаю , родители наши верят. Я уважаю твоего отца Акима, и ты уверовал, так что же особенного? Ведь как я приезжала в прошлом году, мы были так близки.
— Да, но сейчас не то, — сказал задумчиво Ивин.
— Почему же не то?— подумала она.— Ведь я знаю, он ни за кем не ухаживает. Не может быть, чтобы я была для него безразлична. Неужели в тебе ничего не осталось ко мне? — спросила она прямо.
— Не знаю, но ясно, что ты мне совсем чужая.
— Понимаю, понимаю, — произнесла она насмешливо; — Ведь у вас только верующий с верующей.
Она подвинулась к нему ближе, коснулась его плеча и, склонившись к его груди, торопливо зашептала:
— Слушай, Саша, оставь все это, оставь, мы были близкими друзьями и такими останемся. Пойми, любовь — это самое дорогое в жизни.
Он ощущал ее прикосновение, ее манящее дыхание. Сердце билось .часто. Он сознавал себя не охотником, а дичью, за которой охотился. Невольно смотрел на ее красивые ноги, прикрытые лепким платьем, и невольное волнение загорелось в крови. Ведь он был молод, крепок, силен.
"Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть во искушение", — вспомнилось в этот миг ему. "Господи, сохрани меня", — мысленно помолился он. Встал, поправил ружье и твердо произнес:
— Прощай Шура! Нам с тобой не по пути. Если хочешь, --приходи на собрание. Ведь ты .пропадешь, а там ты услышишь о спасении.
“На собрание идти, — подумала Шура. — Какое странное приглашение”.
Ребенком она ходила туда с родителями, а теперь ей там что делать. Ведь она даже в Бога не верит.