Воспоминание о Михаиле Ивановиче Хореве

Details: Published: Tuesday, 08 January 2013 08:10

«… в темнице был и вы пришли ко Мне» Матф. 25:36

Первыми идут в тюрьмы те, кого сажают за веру! Таких было много в России, начиная с первых дней советской власти. Особенно много пострадало верующих в 37-ые годы! Слава Богу, что эти светильники несли Свет Христов в эту тьму, и многие из арестантов приняли Господа в своё сердце. Для подтверждения предлагается прочитать свидетельство Сергея Адамовича Дубицкого. Много верующих и сейчас томятся в разных тюрьмах, которых, как и раньше, обвиняют в том, в чём они не виноваты, такие как Кент Ховинд, супруги Козловы и особенно многие христиане из мусульманских стран.

«Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам Слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» Евр. 13:7.

М.И. Хорев, 1981 год.

         «Шаг вправо, шаг влево — склонен к побегу! Стреляю без предупреждения»! Арест... Суд... Приговор — 3 года общего режима. Этап... Тюрьма «Белый Лебедь».
          Войдя в камеру № 41 поприветствовал арестантов: «Здравствуйте, люди!» В ответ услышал истерический хохот. Парень в наколках подойдя сказал: «Мы не люди, мы — рыси!» Пришлось исправиться: «Здравствуйте, братья!» Братва, соскочив с нар, окружила и посыпались вопросы, как горох: За что? Какая судимость? Когда взяли? Узнав, что это первый мой арест за веру в Бога, удивились и снова вопрос: «Скажи, когда наступит конец света, и наши страдания закончатся?» Беседовали до утра и уложили меня спать с условием, что утром «встану на лыжи» - то - есть уйду из камеры, так как с первой ходкой сидеть со строгим режимом не положено. Гришка, самый молодой, оттянул 8 лет неволи, а у остальных больше 20-ти лет тюремного стажа.
          Утром, собрав «сидор» /заплечный мешок арестанта/ попрощался перед утренней проверкой, чтобы уйти. В ответ услышал, что братва посоветовавшись, решила оставить меня в камере. Старший из сидельцев сказал мне: «Видно хотят сломать тебя нашими руками, но у них ничего не получится. Начинай учиться в «горьковском университете». Не переживай...
         И потекла моя арестантская жизнь среди этих людей. Днём — разговоры о Боге. Иногда споры... «Покажи нам Бога. Если Он есть — почему страдаешь? - спрашивали спорщики. Однажды старший сказал мне: «Эй ты, баптист, если ещё скажешь о Боге, убью!» Помолившись, услышал тихий и нежный голос Спасителя: «Помолчи...» Прошло 2 дня... Утром, открыв «кормушку», надзиратель приказал сидеть всем на нарах. Металлическая массивная дверь со скрипом отворилась, и на пороге стоял в наручниках высокий, худощавый мужчина лет сорока. За ним стояли два автоматчика — солдата ВВ / внутренних войск / с автоматами на изготовку. «Особо опасный» - промелькнула мысль в голове, так как по тюрьме так не водят. Дверь закрылась и новенький протянул руки в кормушку. Наручники сняли — кормушка закрылась, и жизнь арестантов потекла по-прежнему.
          Скудный арестантский обед. После обеда я убирал со стола и один из сидельцев, толкнув меня, сказал: «Эй ты, святой, не крутись под ногами!» Новый сиделец вздрогнул и спросил: «Кого назвали святым?» Арестант показал кивком головы на меня. Новенький встал со шконки и сказал: «Святые бывают разные, некоторых убивать нужно», и направился ко мне. Сердце ёкнуло внутри — что-то будет??? Мужик, приближаясь, продолжал говорить: «Вот я сидел с одним, то был святой! Все звали его отцом».
–   Где сидел? - спросил я.
–   В Омской губернии — ответил он.
Арестовали меня за переписку с узниками и многие адреса и фамилии я знал...
–   А отца звали не Михаил? — спросил я. А семья его живёт в Кишинёве. Жену звать Верой и они имеют трёх сыновей. А фамилию сам скажешь.
–   Хорев. Михаил Иванович Хорев, - с волнением сказал новенький. - Ты его знаешь?
–   Да, , он мой брат по вере — ответил я.
–   Тогда приветствую — протянув и крепко пожав руку, с улыбкой сказал арестант.
–   А кто такой Хорев? — лениво спросил Гришка налётчик.
–   Николай, - так звали постояльца,— сев на нары, стал рассказывать:
–   В Омской колонии строгого режима Михаил Иванович был всем зэкам другом. Многие приходили к нему со своим горем, за советом... Внимательно слушал отец Михаил каждого и они не боялись исповеди, знали, что всё будет похоронено и никто о разговоре не узнает. Давал советы, молился, переживал за многих... Зэки любили его, а администрация гноила отца Михаила. Часто отправляли в шизо только за то, что беседовал с людьми о Боге. Бывало, отсидит пятнашку, идёт по зоне, худой, одни уши торчат... А сам улыбается, словно получил звезду героя. Придёшь к нему, достанешь из кармана варку чая, пару конфет, пайку черняшки /хлеб/, да сала кусочек, со спичечный коробок, а он не отпускает.
–   Коленька, давай это вдвоём съедим... Я тебя угощаю. Давай посидим, дорогой, Бога прославим... А сам светится...
–   Отец Михаил, — говорю, - а за что Бога славить? За пятнашку???
–   И за пятнашку тоже !!! — улыбаясь отвечает, а сам к небу глаза с радостью поднимает. Бог терпел и нам велел...
Вот и готов чаёк... Чефир / очень крепко заваренный чай / не пил отец, просил
«купца» /чай / заварить. Сидим и пьём... А он, как отец родной, смотрит на меня и с грустью говорит: «Господь тебе нужен, Коля. Хватит скитаться. Семья ведь тебе нужна. Ведь с 15-ти лет ты тюремную подушку нюхаешь». Только у нас разговор начался, а кум / опер уполномоченный зоны / тут как тут, нарисовался, не сотрёшь, краснопёрый... Ехидно улыбается и говорит: «Ну что, Хорев, пойдём». И снова ведёт отца Михаила на кичу / в штрафной изолятор /. А отец Михаил руки за спину и покорно, улыбаясь, идёт. А этот змей ведёт отца и мечтает, что соплю / звезду / очередную на плечо заработает...
–   Кум он и в Африке кум — проговорил Федя по кличке Жокей.
–   Молчи, несчастный, - рявкнул на него Сашка по кличке Балда. Не перебивай глаголящего. Да, а погоняло твоё как, постоялец?
–   Кличка моя прораб — молвил Николай и продолжал: кум в этом деле маленькая пешка...
К отцу Михаилу на свидание приезжала не только жена. Часто с Москвы прилетал важный гусь с КГБ, уговаривал, льстил... А Хорев и ухом не ведёт... Не такой он! Кэгэбэшник улетает, а кумовья лютуют, выслуживаются, волки позорные. После одного отъезда кэгэбэшника посадили Михаила Ивановича в африканку. Бывалые сидельцы — те знают, что такое африканка, да Гришка не понял.
–   А почему африканка и что это такое? — спросил он.
–   В каждом лагере на кичи /штрафной изолятор/ есть своё изобретение. Менты не спят и думают, как бы «улучшить» наше житьё-бытьё в изоляторах. При строительстве одних добавляют соль в раствор кладки. Осенью и зимой соль тянет из воздуха воду, вот и течёт она, родимая, по стенам. Посидишь в такой кичи /камере/ пару раз, вот тебе и туберкулёз обеспечен. А в Омской колонии какой-то «кулибин» придумал пол из металлического уголка... Стоишь сутки, прилечь невозможно. Падаешь на такой пол в полудрёме и синяки обеспечены. Посидишь пятнашку и выходишь, а все знакомятся, откуда спрашивают Нельсон Мандела? Вестимо — с Африки! Так вот Михаил Иванович в такой камере больше 20 суток оттянул!
–   Да, важный попался поп... — проговорил вор по кличке Третьяковка.
–   Да не поп он! Слуга Бога! — заступился Николай. Я говорю — святой, значит — святой! Век свободы не видать, не вру! Однажды подумал я и решил, что прав отец Михаил. Я отчалил свой срок и ушёл на ссылку... В ссылке и нашёл я Любашку свою... Женился... Сын родился... Славный такой малый... Да вот случилась беда: будит меня моя жёнушка и говорит, что у сына большая температура. Подошёл к нему, а он горит горемычный... Бегом на крест /санчасть/, а он закрыт. Пришлось ехать в другой посёлок. Вот и опоздал на работу на следующий день. Объясняю причину начальнику, а он говорит: «Пусть твой выродок подохнет». Тяпнул я его вечерком по его бестолковой голове топором, а сам в бега... Вот и снова тюрьма...
–   Уходил с лагеря, попрощался с отцом Михаилом. Хороший человек. В прошлом январе должен был освободиться... С семьёй сейчас, наконец... — продолжал Николай.
–   В день освобождения Михаил Иванович был арестован и сейчас под следствием, — сказал я.
–   О, отец Михаил! О, отец Михаил... — продолжал стонать Николай и глубоко вздохнув, проговорил: «Когда же они напьются твоей крови»?!
В камере воцарилась тишина. Каждый думал о своём. И никто не знал, никто не ведал, что власти этой скоро, очень скоро будут петь реквием!!! А я сидел, опустив голову и молился: «О Боже, помоги мне так прожить жизнь в тюрьме, чтобы обо мне были такие воспоминания у этих несчастных, искалеченных судьбой людей».
–   Вот бы мне такого отца! — задумчиво сказал Федя жокей. Никто его на этот раз не оборвал... Через решётку пробился скупой пыльный лучек зимнего солнца и осветил худые лица арестантов. Казалось, что этот лучик солнца желал согреть измученные души этих несчастных людей. Лучик попрыгал по серой прокуренной стенке и попал в подставленную ладонь Жокея, согревая его душу... На его лице появилась счастливая улыбка. Выпрыгнув из ладони, лучик, незамеченный операми, выскочил на волюшку и канул в лету... Каждый думал о своём. Думали об отцах и матерях... Вырвали веру коммунисты из них, вот и родилось поколение потерянных людей!!!
–   Эй ты, каторжанин — слышал об отце Михаиле? — подходя ко мне спросил вор, по кличке Третьяковка.
–   Конечно слышал... - ответил я.
–   Так вот живи в зоне и не запятнай честь вашего Бога!!! Сторонись оперов, как сатана ладана. Да и сам уже, наверняка, убедился, что эта власть бесовская. Будь достойным баптистом! Не сдавайся!
–   Спасибо, с Божьей помощью постараюсь, — сказал я.
–   Вот и хорошо.
В камере и воздух стал светлее. В этот задумчивый вечер никто не ругался. О Боге в камере после этого говорили свободно.... Незаметно пришла ночь...
–   Эй, баптист, — тихо позвал меня Федя.
–   Что тебе нужно?
–   Научи молиться, — попросил Федя.
–   Не могу, Фёдор, — ответил я .
–   Почему?
–   Федя, попроси Бога просто, как со мной разговариваешь. Бог — Отец всех людей на земле! Обратись к Нему как к Отцу. Он поймёт и услышит! Помолись как сможешь!!!
Жокей отвернулся к стене и долго что-то шептал, тихо всхлипывая. Через 3 недели он был на свободе! С Николаем Христенко мы стали друзьями. Фамилия его мне очень нравилась.
–   Коля, ты должен принадлежать Христу! — говорил я ему. Бог любит тебя! Он посылал тебе на встречу отца Михаила, а сейчас и меня.
Этапом я был отправлен в зону. После освобождения в журнале «Огонёк» прочитал об экспериментах медиков в Архангельском лагере строгого режима над заключёнными, заболевшими лямблиями /заболевание печени, когда в ней заводятся черви/. В лагере лечили зэков, давая какие-то лекарства. Зэкам становилось хуже, некоторые умирали. Один из испытуемых, Николай Христенко, своровал баночку из под лекарства и передал матери на свидании. Бедная мать ехала из Архангельска в Грозный через Москву. В то время в России уже началась перестройка. В Министерстве Здравоохранения ей сказали, что такое лекарство не используется и они не знают, что это за препарат. Несчастная и убитая горем женщина обратилась в редакцию журнала «Огонёк». Началось журналистское расследование. Корреспондент «Огонька» нашёл, что это лекарство использовалось в зверохозяйствах Министерства Лесной промышленности для лечения собак на севере страны. Собак использовали таёжники-сибиряки для упряжек и кормили их сырой рыбой. Собаки заражались лямблиями и их лечили этим лекарством. Вот этот препарат и испытывали на людях в этом лагере.
Были и другие встречи с заключёнными и они свидетельствовали о верности брата узника, Михаила Ивановича. Вот такой след и воспоминания оставлял в сердцах заключённых верный служитель церкви Христовой Михаил Иванович Хорев.
              Сергей Адамович Дубицкий.