Владимир Киселев. Судьба человека. Помиловка.

Details: Published: Tuesday, 30 August 2011 17:37

Я жил так же, как и все. В 1963-м году мне исполнилось восемнадцать лет. С ребятами мы приходили на танцплощадки подраться перед девчонками. В этом было какое-то благородство. Все это увлекло меня, я думал, что являюсь хозяином жизни, но участковый имел другое мнение.
Однажды мы пересеклись с ним, и я получил свои первые восемь лет. Тогда это была страшная статья 191 прим. «За насилие над властью». Мы побили и поставили на колени участкового.
Так впервые в восемнадцать лет я оказался в местах лишения свободы, сразу получил усиленный режим. Застал там людей, которые досиживали «четвертаки», их называли «четверташниками».
Вы можете не поверить, это были люди благородные. Вообще-то воровская идея сама по себе благородна. Я не выгораживаю ее, а говорю о том, что сам переживал. Не зная Библию, эти люди пытаются жить почти так, как говорил Иисус: утешить вдову, накормить сироту, отдать десятину. На зоне презирают тех, кто украл кошелек у бабушки, разбил кому-то лицо, я уже не говорю про насильников. В преступном мире десятина – это священно, она называется «общак». Каждый должен положить десятую часть даже от выигрыша.
Посмотрите тематику наколок преступника: ангелы, кресты, купола, храмы, святые старцы. Это идет откуда-то неосознанно. Написано в Библии: «Приветствуйте друг друга святым лобзанием», только на зоне лобзание не святых, а блатных. Они обнимаются, целуются, пытаются выразить этим свою причастность к святости.
Я попал в окружение этих «благородных» людей, сам проникся этой идеей. При выходе на свободу я уже был готовым человеком для преступного мира.
Я сам не понимал того, что стал на замкнутый круг, из которого не было выхода. Я чувствовал какую-то несправедливость в том, что ко мне так отнеслись. От вида милицейских фуражек меня начинало трясти. Я мстил, когда никто не видел, бил тех, кто следил за порядком в городе, и получал какое-то успокоение.
И, как закономерность – вторая судимость, третья. Моя мама молилась за меня, я думал, она просто утешается этим. Через полгода после смерти родителей в 1989 году я вновь пришел на зону с четвертой судимостью, имея еще «должника» на свободе.
Я думал: «Вот, дожить бы мне, выйти, рассчитаться с Федором, и тогда все». Семьи у меня нет, есть три сестры, две из них живут в Ярославле, одна в Москве. Они относились ко мне как к падшему и худшему человеку, рецидивисту, который позорит их фамилию.
Впервые в 89-ом году там, на зоне, я увидел верующих, притом они не стеснялись своей веры. Меня это возмущало, я всегда делал им всякие пакости. Я мог напиться, обкуриться, и потом вспоминал про них, шел, «доставал» их. Они были как ненормальные, пели «Слава Тебе, Господь».
Наступил 1990-й год, первые ростки демократии, появилась возможность проповедовать в зонах. Я помню, шум, оживление, с которым мы встретили первых появившихся у нас христиан. Они стояли, пели. И потом сказали: «А сейчас мы будем за вас молиться». Никто не просил их, никто не нуждался в этом. Когда они стали молиться, мне в глаза бросилась женщина, уже пожилая, стоящая недалеко от меня, у нее слезы были, как горох. Я точно понял, что она плачет за меня. Я думаю: «За кого ты, глупая, плачешь! Сестры ко мне в зону не ездят, я им не нужен, мама не дожила, а ты тут за меня плачешь». Но что-то стало происходить со мной. Я отделился от братвы, ушел за клуб и в первый раз в жизни начал рыдать. Я не знал, что происходило. Я ненавидел Бога, ненавидел эту женщину, ненавидел себя, что оказался таким слабаком. Я знал себя досконально. После аварии у меня были дикие боли, но никто никогда не видел слезы на моих глазах. Я гордился этим. Я всегда думал, что ты не мужчина, если плачешь. Я стал невольно наблюдать за этими людьми и понял, что у них есть то, чего нет у меня. Ударь их по левой щеке, они тебе правую подставят, забери рубашку – телогрейку отдадут. Я начал думать: а почему так?
Я понял, что я негодный человек. Мне часто снилась моя мама, я осознал, что загубил ей жизнь. Тогда я подумал: «Дай, испытаю, может, правда есть Бог».
Я вышел ночью за барак, все спали, было 20 минут четвертого, стал кричать в небо: «Бог, я не верю, что Ты есть. Но если Ты есть, покажи мне, чтобы я увидел Тебя, ухватился, и тогда я пойду за Тобой». Я понимаю, что уже тогда давал Ему обещание. Надо было видеть, как я смотрел. Я не понимаю сейчас, что я хотел увидеть. Может быть, Бог рукой мне помашет. Я три ночи выходил и орал к Богу.
Через месяц у меня был приступ, и когда я терял сознание, мне пришли на ум такие слова: «Боже, не дай умереть без покаяния!» В санчасти очнулся, мне сказали, что у меня был инфаркт, и почему-то я не умер. Впервые в жизни я испытал страх: «Есть Бог, и Он, оказывается, меня услышал». Ко мне пришла мысль идти к верующим, тогда им уже разрешили собираться в клубе два раза в неделю. Я пришел к ним, сказал: «Я буду каяться». На зоне был шок: идут восемь человек верующих и я сзади. Кто-то прокричал: «Вовчик, а ты куда с ними? Ты что, исповедание принимать?».
Покаяние было для меня как явка с повинной. Я спросил: «Сколько времени тут можно каяться?» Они ответили, что полтора часа. Тогда я расстроился: «Что вы, мне месяца два надо рассказывать, что я натворил». Они говорят: «Богу это не надо, Бог помнит даже то, что ты забыл». Я стоял, молился, плакал, и первое видение, которое мне показал Бог, было таким: я маленький и очень высокая гора. Я огромный камень толкаю на вершину. Я надрываюсь, сил нет, и бросить не могу, ощущаю, что если брошу, он меня раздавит. Спустились с неба две руки и взяли у меня этот камень.
Когда я открыл глаза, почувствовал, что легкость, радость, которой не было уже десятилетиями, наполнила меня. И первое чудо, которое мне явил Бог – я этих восемь человек, которые были там, любил, как родных братьев. Раньше я их ненавидел, гонял почти два года. Я обнял и поцеловал каждого из них. На зоне поцеловать мужика – это подписать себе смертный приговор, но я вообще ни о чем не думал.
И с тех пор одни чудеса и знамения сопровождали мою жизнь. Я заявил всем: «Вот увидите, мне еще Бог жену даст и сына, и я к вам приеду». Надо мной смеялись: «Какая тебе жена и сын, тебе сто лет уже».
Спустя некоторое время ко мне подошел бывший замполит: «Я смотрю, Киселев, ты изменился, тебе уже пора на свободу. Давай напишем тебе «помиловку». Я не верил в свое помилование и был уверен в том, что дальше корзины моя «помиловка» не пойдет. Но все же я написал прошение и в конце добавил: «Даже если вы меня не простите, меня Бог простил».
Братва говорила мне: «Володя, что ты людей смешишь? Если тебя помилуют, то всю зону распустят». 24 августа в 93-м году прямо в рупор по всей зоне сообщили: «Киселев, срочно с вещами на освобождение». За мной на выход шло человек сорок. Они не верили, потому что такого не бывает. У меня был срок пять лет. Человек может быть помилован, если у него какие-то дела или заслуги. Но такому, как мне, обычно помилование не дают.
Мне сказали, что президент Ельцин помиловал меня в связи с Днем независимости России. Я не писал ему, но точно знаю, что день независимости России Бог придумал как вескую причину для моего помилования.
После своего освобождения я окончил Библейский колледж и стал заниматься тюремным служением. Еще на зоне я молился об этом. Я прочитал в Библии о бесноватом из земли Гадаринской и увидел в этом бесноватом себя. Это я наводил ужас на окружающих. Когда я освобождался, соседи тайком писали заявление в милицию, чтобы, пока я на свободе, на нашем перекрестке устанавливали милицейский пост. Они домой боялись ходить. В моем доме был вертеп разбойников, к нему подъезжало только два вида транспорта: милиция и скорая помощь.
Я прочитал и понял, что это сказано для меня: «Вернись к своим и расскажи, что сотворил тебе Господь». Мои – это те, которые полжизни прожили на зоне, те, которых я знаю тысячами.
В 96-ом году я приехал на свою зону с женой и сыном Никитой. Тогда мне уже был 51 год. Народу в клубе собралось очень много. Я взял Никиту на руки и начал говорить: «Бог сказал: «Испытайте Меня, не открою ли для вас окна небесные». Я испытал, и теперь эту прелесть держу на руках». Я рассказывал, как дьявол обокрал меня, ведь я никогда в жизни не держал младенцев на руках. Когда Никиту принесли из роддома, я стоял над ним, думал, как его взять? Он такой маленький, а у меня ручищи здоровенные, вдруг головку повредишь или ручку отломишь? Я благодарю Господа, у меня сейчас три сына.
И теперь я приезжаю на зону, рассказываю им, что у меня мальчишки молятся: «Бог, помилуй бандитов».
То, что дьявол отнял у меня за всю мою жизнь, Бог восстановил мне за эти десять лет. У меня сейчас прекрасная жена, дом, три сына растут, знают Бога с рождения – что еще надо? И самое, наверное, основное – Бог доверил мне тюремное служение. Сотни и сотни людей примирились с Богом за это время.
Наша миссия называется «Тюремное братство». У нас в группе собраны те братья, которых Бог нашел в тюремных узах. Все наше служение представляет собой живое Евангелие. Иногда нам говорят: «Вы нас своим свидетельством к стенке припираете, мы вынуждены верить, потому что по-другому вас никто изменить бы не мог».
Мы начинали служение в Вологодской области. Сейчас мы проповедуем в пяти областях. Приглашают нас в Мурманск, были мы в Краснодарском крае, в Уфе, и везде Бог являет милость к заключенным. Мы делаем это на одном энтузиазме. С братьями, которых Бог нашел, как и меня, мы в складчину собираемся и едем.
Для того, чтобы прийти в колонию, нам нужно разрешение. Перед тем, как попасть в ярославские зоны, я шесть месяцев стучался и добивался, пока мне начальник управления не подписал резолюцию в виде исключения и в порядке эксперимента. Это было пять лет назад. Мы начали ездить сюда в Коровники, потом нам предложили 63-й диспансер в Рыбинске, там же Бог открыл для нас два детских дома.
Мы ездим в Шексну, там собрано 280 смертников. Содержатся эти люди в ужасных условиях, возможно, они заслужили это. На дверях каждой камеры висит фотография и «послужной список» – у нормального человека «поедет крыша» только читая то, что они делали. Но Бог сказал мне: «Я пришел взыскать и спасти погибшее».
Когда мы призывали к покаянию, один заключенный отошел в сторону и сказал: «Я не знаю, сколько мне осталось, но остаток жизни я хочу быть с Богом». У меня был шок. Оказывается, Бог хочет спасать людей даже в камерах смертников. У нас там уже девять верующих братьев. Они молятся за наше служение, за церкви, за Россию, чтобы ее обошли беды. Раньше с нами заходило пять человек охраны, теперь мы посещаем их одни. Начальники говорят, что эти люди уже не нуждаются в жестком режиме. Они понимают, что Бог пришел, забрал у них «сердце каменное и дал им плотяное».
В Малоярославце у нас есть Центр реабилитации. Мы привозим туда людей, которые освободились из мест лишения свободы, наркоманов. И они находятся под жестким контролем церкви, так как им нужно освящение Словом и молитва. Им нужно родиться свыше, чтобы дьявол не сожрал их, не подставил и не посадил снова в тюрьму.
Мы говорим: «Давайте молиться за тюрьмы» – а готовы ли мы? Я однажды слышал пророчество о том, что будет у нас в России – миллионы придут к Богу, пьяницы оставят свои бутылки. Но давайте скажем открыто и честно, часто ли мы можем, как самарянин, не пройти мимо дурно пахнущего человека, поднять его, привести к себе? Практически, это невозможно. Знаете, почему? Потому что в нас не до конца еще отобразился Христос.
Иисус сказал: «Сделайте, люди, это для Меня». Я часто говорю в церкви: «Вы же ходите к своим родным в больницу. Они негодные, пьяницы, но они же ваши родные. И когда вы к ним приходите, вы же не начинаете говорить: «Перестань пить». Вы придете, участливо поправите ему простыночку, взобьете подушечку. Но люди в зонах тоже больны проказой греха. Придите, помолитесь за них. Я хочу сказать всем тем, кто сейчас не верит в Бога: только глупый учится на своих ошибках.
На вологодском «пятаке» я шел от начальника по коридору, там был стенд, на нем фотографии из жизни колонии. На одной из них была могила, и лаконичная надпись: «Последний приют». И Бог проговорил в мое сердце: «Если бы не Я, это был бы твой последний приют». Я остановился и заплакал. У меня сердце заболело. Я явно ощутил, что Бог сказал: «Это конец каждого, кто встал на этот путь». Не дожидайтесь этого, да и зачем вам все эти игры? Они очень опасны. Они приводят в никуда. В конце тупик. Нет света в конце туннеля, потому что князь мира сего - дьявол.
Десять лет я иду за Богом, и ни на одну секунду не пожалел об этом. С Богом жить намного лучше. Сегодня я говорю зекам: «Что самое дорогое у человека? Для каторжанина, отсидевшего большой срок, самое дорогое – это свобода. Бог дал нам свободу выбора. Вы можете выбирать. Пойдете ли вы за следующим сроком, это ваше дело. Вы хотите освободиться от этого? Возьмите, поднимите руки и скажите: «Господь, я устал от этой жизни». Это не красивые слова, это говорим вам мы, которые прожили эту жизнь». Вы знаете, у них текут слезы.
Я точно знаю, что когда я приду на небо, то найду того разбойника, который висел на кресте рядом с Иисусом, обниму его и скажу: «Я прочитал про тебя и понял: если ты был прощен, то меня Бог тоже простил».