Гроза

Details: Published: Wednesday, 06 July 2011 07:28

        В тот памятный для Виктора Смирнова год весь июнь стояла засуха. И только в последних числах месяца, несмотря на прогнозы синоптиков, обещающих ясную погоду, небо обложили низкие серые тучи.
        Была поздняя ночь. Виктор не спал. Он лежал с открытыми глазами и прислушивался, как крупные капли дождя нерешительно барабанят по жестяному подоконнику. Но вот, набирая силу, они дробно застучали в стекло. Не прошло и минуты, как дождь за окном шумел ровно и сильно, и лишь удары грома на малое время заглушали его торопливый говор.
        Но Виктора не радовало, что долгая жара кончилась. Он ворочался с боку на бок, укрывал голову подушкой, пытался считать до тысячи, но всё было напрасно — сон от него бежал. Всполох молнии осветил комнату бледным светом, от которого Виктору сделалось жутко. Он присел на кровати и прислушался, пытаясь уловить дыхание семилетней дочери Даши, которая спала в соседней комнате. Но мешал шум дождя. Тогда Виктор стиснул голову руками, и плечи у него вздрогнули.
        Два месяца назад в семье Смирновых случилось большое горе. Жена Виктора, преподаватель начальных классов, умница и красавица Татьяна Сергеевна, попала в автомобильную катастрофу. Это было так нелепо, ужасно и несправедливо!
        Больница… Реанимация… Доктора в белом… И… бескровные губы Тани. Горе для Смирновых, отца и дочери, стало кошмарным сном. Но самое трудное было впереди!
        У Виктора и сейчас, в эту грозовую ночь, стояло перед глазами помятое, припухшее лицо доктора, который сказал, что спасти Таню не удалось… Длинные больничные ступени, по которым Виктор тогда спускался, плыли и качались у него перед глазами. О, как хотелось ему сжечь, растоптать, уничтожить весь мир! И этого глупца-доктора, и его медсестёр, и саму больницу, и себя… Но благоразумие было выше чувств, и Виктор уединился с дочерью в больничном сквере. Они и плакали, и утешали друг друга до позднего вечера.
        Потом были похороны. Разумеется, сочувствовали все: родители, близкие и друзья. Но в свои неполные тридцать лет Виктор впервые остался «один». Даже любимая дочь в эти дни, хотя и находилась рядом, но была от него так далеко… Возможно, никто и не догадывался, что с окружающим миром и людьми его разделило несчастье.
        Воспитывался он в благополучной семье. Единственный сын у родителей, всегда окружённый вниманьем, Виктор вырос избалованным. Отец, служащий высокого ранга, и мать, крупный юрист, ни в чём ему не отказывали, всегда находились рядом. И для них было настоящим ударом увлечение сына, который стал посещать церковь евангельских христиан.
        На третьем курсе Виктора отчислили с юридического факультета. Семидесятые годы в стране были предвестниками больших политических перемен, и всех инакомыслящих любыми способами изолировали от общества. К числу таковых был причислен и Виктор Смирнов. Это было суровым испытанием. Но, несмотря на все беды /от него отвернулись и студенты, и преподаватели, и родители/, он выстоял и укрепился в религиозных убеждениях.
        Шло время, и вера Виктора в Господа Иисуса Христа становилась твёрже. Однажды во время совместной поездки с миссионерами он встретил в соседней церкви прекрасного человека, девушку, свою будущую жену. Тогда же, полюбив друг друга, они решили пожениться. Судьба была благосклонна к молодым: через год у них родилась дочь. Родители, конечно же, простили сына и были рады внучке. Молодые считали, что они — самая счастливая пара.
        Однажды за хорошую проповедь его похвалили прихожане. Виктору это понравилось, и втайне он стал ждать очередного одобрения. Нет, выскажи ему кто-нибудь подобное как духовную проблему, он дал бы любому отпор! Ну и что такого, что со временем это превратилось у него в самоцель?! Слово Божье он по-прежнему любил и жертвовал себя для него честно и бескорыстно. Виктор твёрдо знал: его одарённость и проникновенная проповедь — это то, на что могут положиться люди.
        Но вот пришла беда, и он не выстоял. Со дня трагической гибели жены прошло два месяца, а он ни разу не был в церкви! И самое скверное — его туда не тянуло. Возможно, виноват был он сам — этого Виктор не знал. Ему вообще ничего не хотелось знать. Его всё больше тяготило возмущение: он не смог работать, взял отпуск без содержания и неделями сидел дома ожесточённый, небритый и грозный. Дочь уводил к родителям покойной жены.
        Гром заставил Виктора вздрогнуть. Он встал с кровати, подошёл к окну и открыл форточку. Струйки дождя на стекле и свежий воздух его успокоили.
        Последнее время ему было особенно нелегко, и сегодня он оставил дочь дома. Всю неделю перед ним неразрешимой дилеммой стоял навязчивый вопрос. Справедливость и любовь Бога вот уже восемь лет были в жизни Виктора твёрдым фундаментом, на котором зиждилась человеческая добродетель и вера в светлое будущее. Но с гибелью жены всё рухнуло. «Конечно, — думал Виктор, глядя в окно, подёрнутое дождевой пеленой, — я мог притвориться и сделать вид, что ничего не произошло. Но разве от этого мне стало бы легче? И вообще… Такая страшная несправедливость со стороны Того, Кто меня любит, Кто умер на Голгофе за мои грехи. Что может быть непонятней?! А я, такой сильный, молодой, способный защитить крошку-дочь и жену, я не смог этого сделать и, сломленный, стою на коленях у руин веры, надежды и любви…»
        Виктор не знал, что выбрать. Духовный опыт подсказывал ему, что смерть жены — это закономерность, допущенная провидением, но чувство человеческой логики диктовало иное. Оно терзало ему сердце и требовало удовлетворения справедливости: «Никто до самой смерти не сможет утешить мою боль, — думал он. — И единственный способ её облегчить — это неповиновение и судьбе, и людям и Богу! Да, только жёсткая сила моего характера может быть достойной защитой перед злой несправедливостью! Ведь я так верил Тебе, Боже! Так верил!!!»
        В лицо из открытой форточки ему попадали холодные брызги, но Виктору это доставляло удовольствие. Он радовался чувству собственного достоинства и твёрдо знал, что будет жить так, как ему подсказывает разум! Старая жизнь — молитвенный дом, верующие, проповеди… — всё это позади… Он принял решение! И никто не сможет его изменить! Ему теперь легко, а вся прошедшая жизнь неправдоподобна, будто жил в ней не он, а слабый, подверженный мнению других и запутавшийся в обстоятельствах человек. А он, Виктор, сильный! Ему по плечу разрешить любые проблемы. Сейчас нужно расслабиться. И он знает, как это сделать. У него есть испытанное средство…
        На цыпочках Виктор осторожно прокрался в спальню и постоял у кровати дочери. Затем, поправив одеяло и поцеловав Дашу, также тихо прошёл на кухню. Не зажигая света, он что-то долго искал в столе. Но вот, наконец, в его руке блеснуло стекло большой квадратной бутылки. Это был старый армянский коньяк, который он купил несколько лет назад. Его в семье употребляли как лекарство, но сейчас Виктор задумал другое…
        Воровато оглянувшись, он включил свет, достал из холодильника плитку шоколада и через минуту сидел у окна, рассматривая, как в большом хрустальном фужере, наполненном до краёв коньяком, тяжёлой золотой искрой отражается свет молний. «Как, оказывается, всё просто и легко… — думал он, наслаждаясь тем внутренним покоем, который обрёл только что. — Достаточно сделать решительный шаг! Выпить — и ты будешь по-настоящему свободен от своих проблем. Какое же это прекрасное слово «свобода»! Ничто не может идти в сравнение с пониманием того, что ты волен делать всё, что тебе придёт в голову!»
        Виктор встал и попытался разглядеть, как за окном ветер раскачивает старые тополя. Это были огромные деревья, которые когда-то своими руками посадил его дед. Квартира, в которой они прожили с женой пять лет, досталась ему по наследству от дедушки по матери. У Виктора ещё не изгладилось воспоминание о том, как дед брал его на колени и рассказывал про войну. Но сейчас он помнил лишь главное, чему его когда-то учили. Это была просьба старого солдата, чтобы Витя ничего не боялся и, когда вырастет, в трудную минуту жизни умел положиться на силу своего характера. И вот, эта минута пришла, а у Виктора не было никакой опоры. Теперь он понял, что спасти его Таню не могло ничто на свете. Просто это была судьба!
        Да и его деда с безрассудной молодой отвагой всегда ли в годы войны могла уберечь от пули сила характера?! И, вообще, что может сохранить человека от беды? Бог? Нет, теперь с этим Виктор был не совсем согласен. Конечно, у него имелись факты, подтверждающие существование Бога. Например, он хорошо запомнил, как однажды «сломал ногу». И хотя это произошло во сне, боль была настолько ужасной, будто всё случилось наяву. Но что больше всего его тогда поразило в сновидении — это голос! Голос, который предупреждал, что Виктор повредит ногу. И через неделю на молодёжной спартакиаде он действительно сломал правую ступню. Просто никто не знает, сколько в его жизни произошло поразительных чудес и событий после покаяния. «Конечно же, тогда это был голос неба. Но где был Бог два месяца назад?!» — думал Виктор, вдыхая аромат коньяка и предчувствуя вкус огненной жидкости…
        Неожиданно, как в день гибели жены, он испытал полузабытое чувство: ему стали ненавистны и старые дедовы тополя, и струйки дождя на стекле, и это хмурое утро… Его разум превратился в сжатый кулак, готовый к бою за поруганную справедливость и потерянную веру……
        Удар грома был трескучий и раскатистый, и у Виктора от этих звуков сжалось сердце… На какое-то мгновение ему стало отвратительно то, что готовился сделать, но жажда справедливости оказалась выше его мудрости. Виктор поднял бокал, по старой, почти забытой, привычке шумно выдохнул воздух, но в последний миг его что-то насторожило… Он медленно, боясь пролить коньяк, повернулся всем телом назад — и растерялся… В дверях с немым вопросом в глазах стояла Даша…
       По-видимому, дочь испугал разбудивший гром, и сейчас она искала помощи у отца. Какое-то время девочка не понимала, что происходит… Но вот страх на её лице сменился недоумением…
       — Папочка, что ты делаешь? Ведь это грех, — тихо сказала она.
       — Что грех? — переспросил Виктор, но сразу же поправился, — конечно, родная, это грех!
       — Тогда , папочка, что ты делаешь?
       — Я это так… просто…
       — Нет, папа, не просто, — сказала Даша. — Тебе, папа, тяжело, потому что с нами нет мамы… Но разве грех сильнее нашего Христа?
       — Конечно, нет, доченька. Христос победил грех! — ответил Виктор, поражённый взрослыми рассуждениями дочери…
       — Тогда я оденусь, и мы сейчас с тобой помолимся, — сказала Даша и прильнула к отцу…
       Виктор согласился. Поставил бокал на подоконник и, лишь дочь вышла, опустился на колени… Но молитва как всегда не шла… и ему сделалось страшно… Почему-то показалось, будто рядом, вверху под сереющим в предрассветных сумерках потолком, плавает омерзительное существо… Оно, словно отвратительный спрут, затягивало Виктора в темноту… Это было мучительно, и Виктору сделалось по-настоящему гадко за свои мысли и за весь ропот против Бога! Но, что это?! Всё неожиданно изменилось!.. Он чувствует не дыхание смерти, а слышит, как рядом с ним журчит родник с холодной хрустальной водой…
       — Милый Иисус! Прости нас, родненький Господи… Прости папочку, Ты ведь видишь, как ему трудно… — молилась рядом с Виктором Даша.
       И от этих слов ему в душу вливалась прекрасная тишина. И даже это была не тишина, а что-то нежное и ласковое, входящее в самые сокровенные тайники человеческой сущности. И Виктор заплакал, беззвучно, как плачут мужчины… Молитва дочери, как целительное средство, коснулась его души, и ему впервые за всё время после похорон стало легче. Серебряным колокольчиком звучал голосок Даши, и в её детской непосредственности для отца чувствовались такая доверительность и сила, что он и сам стал молиться жарко и искренне!
       Очень долго силился Виктор освободиться от горького ожесточения. И чем дольше он пытался чего-либо достигнуть, тем сильнее им овладевал дух протеста. Но сейчас всё стало иначе. И для него было настоящим открытием то, что он оказался самоуверенным и не смог в одиночку победить зло. Но чего не смог достигнуть он, сделала его дочь! По всем правилам человеческой логики, это было немыслимо… Но факт оставался фактом, и его нельзя было игнорировать!
       Он молился: — Прости меня, Господи, прости!!!
       Сварливый гром грохотал где-то уже за городом и был не таким страшным и раскатистым. Казалось, что по небу тянут большой лист жести. Виктор продолжал молиться! Ему было радостно, что рядом с ним на коленях стоит дочь!
       — Мы благодарим Тебя, Иисус, что Ты нас слышишь, — молилась Даша. — А ещё благодарим за то, что наша мамочка у тебя на небесах. Мы любим Тебя, Иисус, и верим, что когда-то встретимся с мамой.
       Благодарю, Господь. Ты научил меня, что без Тебя человек — ничто, — молился Виктор.
       Он и не заметил, что на востоке утро уже разлило бледную синеву. Вскоре гроза кончилась, но край свинцовой тучи занимал ещё половину неба. В лужах во дворе дома мелким бисером накрапывал дождь, но он потерял силу, и лишь далёкие всполохи молний напоминали о только что прошедшем ливне.
       Виктор сидел у окна и прислушивался к звукам. Но во дворе было тихо, только старые тополя с лёгким шелестом перебирали окрепшей листвой, да с водосточной трубы, журча, стекали остатки дождевой воды.
       Виктор вспоминал прожитые годы. Даша спала в своей комнате крепким детским сном, и он немного сожалел, что она не разделяет его чувства. А размышлял он о вещах обычных, тривиальных, но теперь для него очень важных. Раньше он не относился серьёзно к тому, что уделяет мало времени своей единственной дочери. Ведь до сегодняшнего дня он просто не замечал её, считал слабой, не обращал на интересы ребёнка внимания. Но сейчас, когда не стало у Даши матери, ему приходится пересматривать всю свою жизнь. И сколько же в ней неправильных поступков увидел он! Одно только слово «работа», несмотря на то, что он уважал физический труд, теперь вводило Виктора в уныние. Забота о куске хлеба и ежедневная суета отдаляли его от семьи, лишали радости и детской веры во Христа. Сейчас Виктор понимал это как никогда ясно. Суета лишила его и других ценностей! Он перестал быть чутким и отзывчивым. В нём охладела любовь к человеку. Семья стала для него тем местом, где он отдыхал и питался. Но интересы дочери и супруги у него всегда стояли на втором плане. Теперь Виктор вспомнил, как часто видел свою жену с заплаканными глазами… Но у него ни разу не нашлось времени спросить у Тани, что случилось?
       — О, Боже, прости меня! — с дрожью в голосе проговорил-простонал Виктор.
       Ему стало нестерпимо горько, что он не может сказать этих слов жене. Чтобы освободиться от внутренних терзаний, он, распахнув окно, ещё раз опустился на колени. И вновь с ним произошло необычное.
       Восемь долгих лет Виктор берёг в памяти те ощущения, которые познал, когда впервые обратился к Господу. Это была огромная радость и влечение ко всему небесному. И сейчас Виктор испытал то же, но вместе с этим совершенно по новому почувствовал, как его любит Бог… Любовь эта теперь была неизмеримо больше и прекрасней! Она занимала всё воображение Виктора и даже не вмещалась в его разуме. Ему казалось, что каждый атом его плоти напитан неземной музой. Божественное присутствие было столь полным, что Виктор не мог выговорить ни слова! Он дышал бурно и порывисто всей грудью. Он понимал Бога и верил, что любим и прощён! Он знал, что с сегодняшнего дня стал другим. И этому другому человеку небо даровало неземную любовь, чтобы он смог заменить ребёнку мать…
       Виктор встал, полнее распахнул окно и протянул руки к лазурным далям…
       — Мой Иисус, я готов проповедовать Твою истину, — громко сказал он. — Ведь у меня есть что сказать людям. Благослови меня, Боже!
       И, словно отвечая покорным словам проповедника Виктора Смирнова, на оконном стекле преломился и заиграл разноцветными искрами первый луч солнца. Утро нового дня вступало в свои права.

                       Сергей Манахов. Катан, Кемеровская область.