Пусть будет надежда

Details: Published: Saturday, 15 January 2011 20:54

- И все-то мимо, и все-то в самую грязь валят, - бурчал себе под нос пожухлый человек, подергивая щетинистым, как брюшко пчелы, подбородком. – Что за народец... Абсолютно культурку растерял с этой рыночной экономикой. Вот ведь контейнер для тебя поставлен, ну и сыпь на здоровье. Так нет, все мимо норовят, как специально!
Из серых тучек, будто уснувших на верхушках домов, брызнуло дождиком. Вороны, бродившие вокруг, поднялись всей эскадрильей на крыло и с громким граем разлетелись кто куда.
- Тоже мне, весна называется, - продолжал ворчать мужчина. – Нет, освобождаться все-таки надо ближе к лету.
Он вытянул из кучи хлама, у которой стоял, большой фотопортрет в раме с растрескавшимся в паутинку стеклом. «Ух ты, лысенький, кто же тебя выбросил так исторически нелогично? А ведь когда меня только посадили, все тебе «да здравствует!» кричали. М-да, какое, милые, у нас тысячелетие на дворе? Своевременный шаг пятнадцатилетней давности… Библиотекарша, наверное, какая-нибудь хранила, тихая поклонница. Разбились идеалы второй демократической молодости…»
Мужик попытался пристроить раму на углу контейнера, но та не держалась и все заваливалась в его внутренности. Наконец, порезавшись осколками стекла, он бросил портрет на землю и поддал ему в сердцах ногой. «Ну тебя, товарищ минеральный секретарь, не родной! С тебя еще за борьбу с пьянством причитается…»
Послюнив порезы на ладони, он обошел контейнеры и присел у насыпанной возле них еще одной груды мусора. «Штанцы бы какой-нибудь буржуй выбросил, посвежее, покрепче, к лету. А то в этих с самого звонка, не снимая, скоро в общественное место и не покажешься. Неплохо бы постирать, да и для здоровья полезно. Только ведь пока сохнут, это же не убежать, не скрыться, если что. И погоды не те стоят, чтобы в трусах красоваться. Говорят, в приемник надо попасть, там и продезинфицируют, и постираться дадут. Да куда там, коррупция. Слышал, соточку менту сунуть требуется, тогда он тебя и задержит, и оформит, и направит. Эх, грехи мои тяжкие…»
Сидя на корточках, мужик складывал в стопку найденные бумаги и газеты. «Нет. Штанов, или, культурно говоря, брючат, здесь не сыщешь. Вот беднота наша и серость. В газетах пишут, будто в Америке на каждой помойке их негры имеют не просто приличные джинсы, почти новые, а даже несколько, на выбор. Заелись, америкосы… А наши довели страну, такую мощь продули». Он еще раз пнул ногой портрет Горбачева. «Это ведь, можно сказать, из-за тебя, мелиоратор ставропольский, я в отбросах ковыряюсь. С перестройкой твоей вся жизнь под откос полетела с ускорением. Ни квартиры, ни семьи не стало – ничего…»
Увидев торчащую из мусора тряпку, он потянул ее на себя, но материя, зацепившись, не поддавалась. Раскидав руками обломки и обрывки, он вытянул ком из старых тряпок, завернутых в ветхое одеяльце наподобие конверта. «Куклу, что ли, детишки бросили», - подумал бомж. В линялых, с подтеками синьки пеленках лежало сморщенное детское тельце. Сглотнув внезапно возникший ком в горле, он положил сверток обратно на кучу и, пятясь, отошел к трансформаторской будке, что стояла метрах в пятнадцати, на краю пустыря. «Мертвяк, похоже, - подумал он, - как бы опять не загреметь».
Присев у будки на неведомо кем притащенную чугунную ванну и закурив, он стал прикидывать, что делать дальше. «Положим, это уже жмурик, а может, и нет. Надо пойти посмотреть. Если всё уже, то надо валить отсюда, а то с ментами не рассчитаешься... А если живое, то потащу в больничку. Хотя такая холодрыга, и сколько лежит – неизвестно. Ледышка уже, наверное».
Осторожно ступая, мужик вернулся к контейнеру, вытер руки об одежду, зачем-то перекрестился и развернул тряпки.
Ребенок оказался девочкой. Она не шевелилась. Бомж осторожно ткнул ее заскорузлым пальцем в живот. В ответ девочка слабо пискнула и согнула ручки. «Живая!!!» - мужик схватился за тряпки и стал суетливо обматывать ими ребенка.
- Вот мамаша, бессердечная какая! Я бы расстреливал у роддома таких прямо на выходе. Подарила жизнь, называется!
Неловко, но осторожно держа сверток в руках, он быстро вышел с пустыря в проход, образованный гаражами и сарайчиками. У одного сарая компания бомжей приветствовала его радостными воплями:
- Ты что там нашёл? Пол-литру? Ну-ка покажь!
- Да вот, мужики, девочку нашел. Живая…
- Ну, факир, мы думали, ты выпивку тащишь, а это закуска, ха-ха!
- Погодите, мужики, она же живая, ее какая-то непутёвая мать бросила.
- Ну, а ты что, в папашку хочешь записаться? Нашел да и потерял. Охота была возиться… Выкинь ее назад... Иди лучше пивчанского приобрети, а совсем хорошо – водочки! Мишаня вон вчера освободился – надо встретить.
- Нет, вы скажите, есть больничка рядом?
- Больничка? Есть! Топай тогда до поворота, а там квартала четыре прямо, мимо площади, там увидишь.
Прижимая одеяльце с ребенком к себе, мужчина трусцой побежал в указанном направлении. Около площади его притормозил неизвестно откуда появившийся милиционер. Хлопая дубинкой по своему высокому ботинку, лейтенант задумчиво потребовал документы. Изучив справку об освобождении, он взглянул на нервно переминающегося с ноги на ногу человека с кучей тряпья в руках.
- Куда спешим, гражданин Кузин С.А.? И, главное, что несем?
- Это ребенок, гражданин начальник, девочка! Не моя, нашел на свалке. В больничку бы ее…
- В больничку надо в другую сторону!
- А мне сказали…
Лейтенант разворошил тряпки и посмотрел на девочку.
- Помрет, наверное, - сказал Кузин с тоской.
Посмотрев на вспотевшего и трясущегося бомжа более внимательно, милиционер сказал:
- Ну, двигай, я провожу.
Под конвоем ребенок был доставлен в больницу. Санитарка развернула грязные пеленки и тихо ахнула. Тут уже суетилась медсестра: сделала ребенку укол и начала растирать худенькое тельце. Молодой врач в очках и со стетоскопом на шее выпроводил лейтенанта и Кузина из смотровой и сам занялся девочкой.
Уже потом, выйдя к ним минут через пятнадцать, он стал расспрашивать об обстоятельствах находки. Закончив свой рассказ, Кузин спросил:
- Скажите, доктор, как она, выживет? – и взглянул на лейтенанта.
Врач, устало откинувшись на спинку стула, барабанил пальцами по столу и, глянув тоже на милиционера, подмигнул Кузину и сказал:
- Да, я думаю, все будет хорошо, не беспокойтесь. Вы нашли ее очень вовремя.
Стоя на крыльце больницы и куря милицейские сигареты, бомж и лейтенант щурились на вылезшее из-за тучек весеннее солнышко. Припекало, правда, вполне по-летнему. Милиционер что-то насвистывал, а Кузин просто стоял и безмятежно грелся.
- Так когда ты освободился? – спросил его лейтенант.
- Сорок дней назад.
- А чего бомжуешь по свалкам?
- Когда посадили, жена развелась, потом квартиру продала, уехала из Перми. Родители старенькие, на Украине жили, умерли, пока сидел. Все одно к одному. Больше никого нет…
Помолчали.
- И детей не было? – спросил снова милиционер.
- Нет, жена не хотела. Сначала, говорит, для себя надо пожить, устроиться.
Лейтенант кивнул.
- Эх, побриться бы, - на выдохе протянул Кузин и сделал шаг с крыльца, собираясь уходить.
- Стой! – Лейтенант ухватил его за полу засаленной телогрейки и совсем по-дружески сказал: - Тут поблизости открыли приют какие-то религиозные товарищи. Если хочешь, могу поговорить, чтобы тебя пристроили на первое время. Поживешь, помоешься, почистишься. Одежду подберут. У коммерсантов знакомых поспрашиваю, может, и работенка подыщется. Пойдешь?
Кузин смотрел в сторону и не мог заставить себя повернуться к лейтенанту, чтобы тот не увидел его глаз. Он просто кивнул, а потом, боясь, что его не поняли, судорожно кивнул еще несколько раз. Лейтенант сунул ему сигарету, и они пошли к выходу из больничного парка.
- Мужчины! Постойте! – из больницы выбежала санитарка, которая пеленала найденыша. Запыхавшись, она схватила Кузина и милиционера за руки.
- Ну, вы теперь как бы крестные отцы, что ли, ей будете, а? Надо ведь ребеночка под именем-отчеством записать. Вот меня доктор послал у вас спросить. Как назовете красавицу?
Видя, что лейтенант и санитарка смотрят на него, Кузин, помешкав, хрипло сказал:
- Пишите Надей, что ли… Надежда пусть будет, значит… Надежда Кузина!

Евгений Хвощевский,
ОИК-02/02, г. Соликамск.