Немая земля

Details: Published: Sunday, 24 October 2010 06:30

Огромная, тяжелая железная дверь закрылась, и худощавый мужчина в поношенном, затертом костюме впервые за десять лет вдохнул воздух свободы.
День выдался необыкновенным. Утренний морозец прошел, и осеннее солнце на прощанье грело по-летнему. Под ногами шуршала желтая листва, нарушая безветренную тишину. Грусти не было, в сердце гнездилась тихая песня с простеньким мотивчиком и незатейливыми словами:
«Свобода, нет решеток, и небо без полос,
и воздух не сырой, и еду я домой».
И так все пелось и пелось под шуршание листвы, и незаметно путник оказался на вокзале. Он молча протянул в окошечко кассы деньги и бумажку, на которой большими печатными буквами красовалось: «станция Теребутицы».
– Один? – женский голос за окном кассы был безразличным. Мужчина кивнул. Кассирша подняла глаза:
– Я русским языком спрашиваю: один?
Мужчина снова кивнул. На этот раз кассирша увидела его кивок.
– Вам что, не сказать? – все сильнее в ее голосе слышалось раздражение.
Мужчина покачал головой. Кассирша поняла, что клиент нем, и отстала от него. Молча, как бы извиняясь, она протянула ему билет и на обратной стороне листка написала номер пути и поезда. Хотя это было совершенно лишним. Клиент слышал, только ответить не мог.
До поезда еще было немного времени, и бывший арестант отправился перекусить в местной дешевой столовой, недалеко от вокзала. На перекрестке его дернула за рукав низенькая и сгорбленная старушка:
– Сынок, помоги дорогу перейти.
Возражать «сынок» не мог, он отвернулся и отошел в сторону, чтобы дождаться нового сигнала светофора и без попутчиков перейти улицу. Видеть никого не хотелось.
Старушке помочь вызвался другой прохожий, молодой симпатичный паренек.
– Благослови тебя Господь, мил человек, счастливой судьбой, – сказала старушка, и они пошли между замерших машин. Немой постоял так еще мгновение, будто вспоминая что-то давнее.
«Она, это она, та самая», – кричала внутри память. Он дернулся к переходу, но ревущие машины заполонили дорогу. Старушка на другой стороне тротуара исчезла так же быстро и незаметно, как и появилась. Немой все свое обеденное время потратил на то, что бежал по улице, заглядывал в попутные магазины, но старухи нигде не было…
Теребутицкие мальчишки – народ занятой, они всегда заняты салочками, догонялочками и другими забавами. Заводила, 8-летний Колька, бегал с одного конца деревни со всей своей ватагой на другой – глухого дразнить. Ребята поджидали, когда тот выйдет из дому, потом окружали его, и… кто подзатыльник поддаст, кто по спине треснет, кто – по плечу. И при этом орут:
– Угадай, кто тебя ударил?
Глухой, тоже Колька, только жал плечами, чем заставлял хохотать всех до коликов.
Колька больно треснул глухого, тот заплакал, чумазым кулаком растирал слезы по лицу и от того был еще смешнее. Появление бабки Лукерьи мальчишки не заметили.
… Бабку Лукерью все в Теребутицах боялись. Нескандальная она и незлобная, по виду добродушная, да только что ни скажет, все сбывается по слову ее.
Один мужик в деревне крепко пил и все опасался, что пьяным утонет. Так она ему однажды сказала:
– Чего боишься, то с тобою и случится, – да еще прибавила: – Не мои это слова, я тебе, как от Бога говорю.
Вскоре пропал мужик, а по весне труп его, рыбами поеденный, к берегу за мостками прибило. Даже следователь приезжал у бабки спрашивать: откуда она знала, что так покойный жизнь окончит? Она говорила, что в Библии прочитала это.
– Что, и про теребутицкого утопленника? – удивлялся следователь.
– Про все там сказано, и про него, – спокойно отвечала бабка. Потом она открыла свою старую большую книгу, подала ее следователю, ткнула пальцем и говорит:
– Вот, читай!
Тот и прочитал: «Чего страшится нечестивый, то и постигнет его», – пожал плечами да уехал.
После того случая на бабку Лукерью боялись взгляда косого кинуть, не то что слово недоброе сказать. И как только появлялась она на улице деревенской, бабы судачить переставали и вмиг исчезали в своих домах. Только детвора оставалась на улице, ей бабкины рассказки нипочем.
– Колька, – позвала Лукерья заводилу, и вмиг смех стих, – обижать увечных – грех. Запомни: зло добра не даст, – сказала и пошла.
Колька глухой понял, что ему тикать пора, и вмиг за калитку шмыгнул. Мальчишки вскоре разошлись по своим домам.
Домой поплелся и Колька. У порога его встретила мать и мокрым полотенцем отхлестала сына, приговаривая:
– Это тебе ответ от глухого.
Колька не плакал. Мать злилась все больше и больше:
– Я тебя добру учу, а ты чего вытворяешь?
В завершении порки она потащила сына в сарай, за огородом. Заперла его там и сказала:
– Сиди здесь за свои выходки, покуда я с фермы не вернусь.
Колька остался один. Он попробовал кричать, но никто не отзывался. Он уселся на земляной, прикрытый соломой пол и незаметно заснул.
Неожиданно налетел ветер, нагнал тучи, грозу развел. Молнии заблестели по небу, гром загрохотал. Колька подскочил, понять спросонья ничего не может. И тут молния по сараю резанула, обдала огнем. Солома и доски тут же загорелись.
Колька в ужасе пятился от горящей стены, пока не споткнулся и не провалился в ямку прямо в полу. Там он прижался к самой земле, головенку руками закрыл, зажмурился от страха, лежит сам не свой. Вдруг слышит он грохот. Глаза поднял, а сарай наполовину обвалился, и его бревнами закрыл. Дымище вокруг, дышать трудно, бревна горят, он там, под ними, а снаружи шум, люди кричат что-то. Среди разных голосов мамкин:
– Сынок, сынок!
И он закричал:
– Я здесь!
Но вместо крика из открытого рта наружу вырвалась только тишина.
Сарай быстро затушили, бревна разобрали, достали мальчишку. Мать к мальчику:
– Цел?! – она прижала его к себе, слезы – рекой. Глазам не верит, что родимый ее сыночек уцелел. Обняла и все, не понять Кому, шепчет: «Спасибо, спасибо, сохранил, уберег. Спасибо, целехонек, спасибо».
Мать не сразу поняла, что сын ее онемел, замолчал с того самого дня. Сколько она его потом по врачам таскала и в столицу возила, но ни понять, ни сделать ничего врачи не могли. Мальчик слышал, но не говорил…
Солнце пряталось в сумерки. Николай ехал домой. Поезд стучал колесами, нагонял воспоминания. За вагонным окном березы, ели, сосны кружили, захваченные русской безудержной плясовой и уносили Николая в теребутицкую юность.
Он уже видел на деревенской улице себя – молодого и сильного 20-летнего юношу и красивую русоволосую и зеленоглазую Светлану.
Она появилась в деревне летом, приехала из далекой столицы к бабушке насовсем. Девушка осиротела, ее родители погибли, вот она и подалась к единственному живому родному ей человеку на земле, к бабке Лукерье.
Света раньше не ведала о существовании Теребутиц, только как-то случайно слышала, как отец своим коллегам рассказывал, что мать там живет.
– Знать о ней не желаю, позорит меня своей набожностью. Представляете, – он рассмеялся, – в наше время, когда человечество в космос полетело, находятся так называемые «верующие» – отсталые люди. И среди них мать ученого, ведущего специалиста НИИ!
Так Света узнала о том, что у нее есть бабушка, и с того самого дня мечтала встретиться с ней.
Колька впервые увидел Светлану в день приезда. Он спешил на рыбалку и появился на дороге неожиданно с удочкой и ведром прямо из утреннего тумана. Она шла по улице ранним утром с серым чемоданом и набитой авоськой.
– Вы не скажете, – робко спросила девушка, – где живет бабушка Лукерья?
Колька стоял растерянный и удрученный. Было обидно молчать в такой момент.
Девушка извинилась и спросила еще раз. Тогда он замаячил, замахал руками: не могу мол, тебе ответить. Она поняла и пошла себе в надежде спросить еще у какого-нибудь селянина. Но парень догнал ее, взял из руки чемодан и знак сделал: иди, мол, за мной, я покажу.
В это утро туман был особенно мягкий, свежий, а дорога к Лукерьиному дому досадно короткой. Коля поставил чемодан у калитки. Девушка поблагодарила, скрылась в маленьком скосившемся домике и запала глубоко в сердце немого «джентльмена». Он не мечтал о взаимной симпатии, он просто всегда был где-то рядом, шел незамеченным позади или прятался под раскрытым окном старого дома. Бабка внучке все о Боге толковала, и Колька под окном часто слушал ее рассказы.
– Если беда нападет, – повторяла Лукерья Светлане каждый вечер, – посмотри на небо, позови Христа, Он поможет…
Мелкие капли с размаху ударялись в окно. Сумерки навалились, зависли тяжело и грузно над поездом, дорогой и пляшущими деревьями. Вагон шумел попутчиками. Николай улегся на второй полке. На приглашения соседей в карты сыграть, поболтать, чаю выпить он не отвечал, и те отстали от него. Теперь он на «втором этаже» мог спокойно и без помех погрузиться в тот осенний слякотный вечер десятилетней давности…
Коля шел, как обычно, незаметно, за Светой по их небольшому районному городку. Девушка свернула к автостанции. Было уже совсем темно, когда в этой самой темноте послышался пьяный голос:
– Какая милашка!
– В темноте и одна, – подхватил другой, такой же пьяный и грубый.
Девушка прибавила шаг. Позади шаги тоже участились. До станции бежать еще метров триста, а здесь ни души. Света испугалась. Она вспомнила бабушкин совет, не мешкая, позвала:
– Помоги, Христос! – и побежала.
Глухой резкий звук, похожий на удар, послышался позади. Колька толкнул одного, потом ударил другого. Этот, другой, налетел на угол кирпичного дома, как-то странно обмяк, сполз вниз и завалился ничком на землю. Колька обернулся, чтобы еще поддать молодчику, но того уже и след простыл. А другой лежал и не шевелился…
В поезде потушили свет. Шум разговоров смолкал, пассажиры раскатывали тюфяки, пихали в наволочки подушки. Вскоре стало совсем тихо. Николаю не спалось. Он гнал прочь неприятные картины: арест, мамкин рев, суд, долгие десть лет тюрьмы…
– Все позади, должно все плохое кончиться, – успокаивал он себя. – Я приеду домой, я увижу маму, потом расспрошу про нее. Потом…
Худощавый мужчина, утомленный дорогой и мыслями, провалился в глубокий сон. Во сне этом: бежит по деревенской улице мальчик лет восьми, он бежит, Колька. Небо над ним чистое-чистое, синее-синее. У развилки на кладбище свернул. Там, среди крестов и заросших холмиков, мальчик искал что-то. Потом остановился у нового, свежекопанного холмика, упал на него и заплакал. Ревет и слезы растирает. Тут бабка Лукерья к нему подходит:
– Колька, что ты все к земле жмешься? Земля – немая, она не ответит. Ты на небо смотри. Небо не молчит…
Поезд остановился.
– Станция Теребутицы, – объявила проводница.
Мужчина в потертом костюме с поднятым воротником шел по мокрой дороге. Резкий визг тормозов, яркий свет фар будто оглушили и ослепили, мгновение – и жгучая боль, а потом сплошная тишина и темень…
Николай очнулся. Кругом – мокрая немая земля. Она вцепилась в человека мертвой хваткой, и он, повинуясь ей, лежал неподвижно. Боль тупела. «Дошел, – словно сквозь бред просочилась мысль, – наконец. Теперь лежу в глине, теперь я – куча грязи, холмик могильный. Холмик? – вспомнился недавний сон, – может, этот холмик моим был?» Густой дождь бил без жалости. Сил больше не оставалось, глаза закрывались сами собой, и человек медленно погружался в тихое мертвое состояние.
«На небо смотри! – где-то далеко вроде послышался голос Лукерьи. – Небо поможет». Что-то вроде эха раздалось внутри.
Николай собрал последние силы, схватил жадным глотком мокрый воздух.
– Господи, – закричал, заорал он, надрывая внутренность, – где Твое небо? Помоги, Гос-по-ди!

Елена ШИЛИЖИНСКАЯ

P.S. Иначе рассказ кончится просто не мог... У Вас, уважаемый читатель, есть уникальная возможность додумать концовку и решить судьбу героя.