Ангелочек

Details: Published: Sunday, 19 September 2010 07:24

      Та история, которую я сейчас доведу до вас, не замысловата по сюжету и вряд ли могла бы стать по прошествии лет предметом пересказа или изложения… Если бы не ряд на то причин, которые ныне побудили меня сделать это. И, слава Богу!
      Я хочу поделиться с вами однажды происшедшим со мной и, вероятно, на всю мою жизнь запомнившимся, о чём чаще всего я вспоминаю в обыденности своей, видя гроздья алой рябины осенней порой, либо слыша или упоминая в общении слова, созвучные с именем «виновницы» этого воспоминания.
       Произошло это в конце 70-х годов прошлого века, когда образ моей молодой жизни желал явно лучшего, и я действительно был очень далёк от церкви… Занятость моя заключалась в работе и проведении досуга в кругу молодёжи, где нередко присутствовало то, о чём ныне крайне неприятно вспоминать… Прошу простить меня за это…
      В условиях городской жизни я долгое время проводил в мастерской и лишь периодичность моих выходов или поездок «на этюды» разнообразило бытность в работе. Так было тогда. Моя отрешённость от городской суеты шла к завершению. Вырвавшись за пределы Питерской суеты, собрав на то минимум необходимого, этюдник и картон, выбрался на электричке на лоно природы. В постоянстве своём хороша осень для художника… Меня и ныне восторгают в сочетании с этим прекрасным временем года колоритные, живописные уголки Карелии…
      День близился к вечеру… Работая над последним этюдом, я расположился у придорожного рябинника. Поселковая дорога упиралась в кромку охристо-багряного леса. Вид был просто замечательный и я уже представлял законченность работы… Очень колоритно! Сочные гроздья спелой рябины на фоне неба и угасающего очарования сентября… Ну вот и всё… Последнее касание кисти… И я, отступив на два шага назад и вытирая лоскутом материи руки, удовлетворённо рассматривал проделанную работу. Буквально сразу же позади себя и в некотором удалении я услышал детский голосок… Это была девочка, идущая в моём направлении. Светлый сарафанчик, соломенная шляпка, и солнечные очки, которым я как-то не придавал значения… Но в это время года солнце уже не слепило глаз и воспринять это можно было как детскую надуманную необходимость. Пока я складывал ножки этюдника, ребёнок приблизился. Девочка шла и пела, выставив руку и касаясь концом ладони придорожной травы и кустарника. Услышав моё присутствие, она умолкла и неспешными шагами приблизилась ко мне.
— Ну, здравствуй, певунья! — говорю, наблюдая за ней в пол-оборота и продолжая собирать вещи.
— Здравствуйте, — отвечает мне она, продолжая стоять в нерешительности, явно не ожидавшая подобной здесь встречи.
— И откуда же мы такие будем? — шутливо и не меняя интонации я продолжал беседу.
— А мы здесь живём, в крайнем доме… Мама, братик и папа… Папа мой — лесник, мама — врач, а братик ещё маленький… И слегка приблизившись, спросила:
— Я здесь всегда гуляю, а вот вас не знаю, — и слегка смутившись, умолкла.
— Ну так давай знакомиться… — Я приблизился и, присев рядышком на камень, продолжаю:
— Ну а зовут-то тебя как, певунья?
— Ангелина. Меня так папа назвал…
Имя довольно редкое и это меня несколько удивило.
— А вы что тут делаете? — спросила меня Ангелина, явно проявившая любопытство.
— Я — художник. Вот приехал к вам, здесь мне очень нравится, красиво… И вот теперь, когда написал то, за чем ехал, возвращаюсь сегодня обратно в Питер /Санкт-Петербург/. Ну и вот тебя встретил.
Девочка, что-то обдумывая, умолкает на некоторое время. Потом вдруг задаёт мне вопрос, которого я никак не мог ожидать…
— А красиво …— это как? Что ты пишешь?
Я в этот момент держал в руке только что написанную работу.
— А вот сама смотри, — и протянул руку, выставив перед ней этюд. То, что сразу за этим последовало, повергло нас обоих в растерянность… Девочка коснулась рукой поверхности картона и сочность осеннего колорита отпечаталась на ладони и естественно, как это случается у детей, моментально яркое пятно абстрактно легло цветовым дополнением на её сарафан… Мне стало очень неловко… Только сейчас я внимательно глядя на неё, вдруг понял, — девочка не видит…. Понял и причину её солнечных очков и некоторую странность, как мне это изначально казалось, в общении. Ребёнок был растерян не менее моего. И чтобы как-то исправить эту ситуацию, я говорю нарочито весело:
— Ну вот, прилипла, певунья… Ну да ничего страшного, просто краска не высохла…
Я присел возле неё и, достав из этюдника чистый лоскут материала, растворитель и насколько это можно было — удалил следы краски с её рук.
— Ну вот и всё… И не о чём расстраиваться, — всё в том же шутливом тоне говорю ей.
— Я ничего не испортила?... Нет?... Девочка подняла ко мне лицо… — Вы не сердитесь на меня?
— Да, нет же, нет! Всё поправимо… В правом нижнем углу, где нередко обычно автор ставит свою подпись, чётко отпечатались маленькие пальчики…
— А знаешь, так даже лучше… Девочка улыбнулась, руки её вновь обрели возможность касания интересующего, поскольку от краски не осталось и следа.
— Ну что, Ангелина? Пойдём, проводишь меня…
        С этими словами мы повернули в направлении посёлка и шли, весело подшучивая, как давние знакомые. Девочка шла держась одной рукой за висевший на моём плече этюдник, а другой — всё также касаясь придорожной травы и веточек кустарника. Над тропинкой свисали пышные гроздья рябины, и я сломил одну из ветвей для того, чтобы уже по приезду, в условиях мастерской, закончить свою работу.
       На тропинке у калитки крайнего дома нас ожидали… Это была мама Ангелины. Женщина поздоровалась, ответив на моё приветствие. И я сразу же, предопережая вопрос, поведал о случившемся…. Женщина, выслушав меня, улыбнулась и, подхватив дочь на руки, позвала меня в дом.
— Заходите, попейте чайку на дорогу…
Преодолев неловкость ситуации, я всё же, решив, что до электрички у меня есть запас времени, вошёл в дом…. Первое, что меня просто удивило — это идеальная чистота и простота… Абсолютной редкостью в углу гостиной стояло старое резное лаковое трюмо, накрытое кружевной салфеткой и выставленный ряд мраморных слоников, — традиционность былого… На стенах в незатейливых деревянных рамочках под стеклом висели пожелтевшие от давности лет фотографии. Белизна стен, дощатые полы, выскобленные до бела…
      Улыбнувшись, вспоминаю сказанное мне при знакомстве с Ангелиной, что мама её врач, с чем вполне ассоциируется увиденное. Интерьер дополняли — стол, посередине которого в вазочке стоял букетик цветов, большой диван и несколько книжных полочек… Ситцевые скромные занавеси на окнах приятно скрашивали и дополняли этот для меня «диковинный уют». Появившаяся хозяйка и виновница событий оторвали меня от мыслей, ставя на стол чай и пряники. Беседа наша не была долгой, слишком ограничен я был во времени. Но простота и семейный уклад в то время, когда я жил активной, суетной и пёстрой жизнью большого города, меня, конечно же, удивили. Я воочию и впервые побывал в доме верующих — христиан. О чём, впрочем, мне и поведала в разговоре хозяйка. Вероятно, я располагал её к доверительности… Ведь время для евангельских христиан-баптистов было тогда в Советском Союзе явно неспокойное. Но многое, конечно же, слава Богу, я переосмыслил… Хотя и много позже, но на всё воля Божия… Перед тем, как попрощаться, я достал из этюдника альбом и попросил Ангелиночку посидеть «не шевелясь» минут десять… Нарочито продавливая лист бумаги, сделал ей памятный подарок, который она «могла видеть»… Невозможно передать радость этого ребёнка, который получил, вероятно, первую возможность «увидеть себя»… Она водила пальчиками по бумаге и на лице её улыбка чередовалась с удивлением… Мама её стояла поодаль в дверном проёме, прислонив голову, и я видел на глазах её слёзы. Всё… Больше задерживаться я не мог… На выходе мы прощались…
— С Богом! — Это были слова, сказанные мне как напутствие… Пока я шёл до перрона, затем в электричке, — сложно было понять мне самому то, что я прочувствовал в общении с этим ребёнком… Видимо, этот случай во многом повлиял на то, что я пересмотрел собственное понимание ценности материального видения, что во многом, конечно, имело в дальнейшем своё отражение. Долго ещё в вазе с кистями в моей мастерской стояла высохшая ветвь сорванной мной ветки рябины… Ну а тот памятный и сейчас мне этюд, видимо, и сейчас ещё хранит памятный след «Ангельских пальчиков»… И радует кого-то светом того дня, о котором я и написал эту историю… На всё воля Божия…
       Игорь Осокин