Смерть алкоголика

Details: Published: Sunday, 29 August 2010 19:38

      Лёшка копал колодец. Работа спорилась, и добрая её половина была позади, когда дно неожиданно заполнилось водой. Он поспешил выбраться наверх, но вода хлынула и подмыла все Лёшкины труды. Земля мокрыми и грязными кусками летела на него, уходила из-под ног, лезла в нос, в уши… Он кричал, но никто не слышал, он пытался выбраться, но земля не пускала, хоронила его нещадно. Он задыхался, страшно, мучительно задыхался, потом – умер, и – проснулся…
       — Умер, я умер, - повторял он. – Приснится же такое?!
        Сегодня ему – 40… Круглая дата! Он уже договорился с друзьями встретиться в котельной на окраине города, где он работал тогда.
        Загрузил Лёха в свои старенькие «Жигули» ящик «бормотухи» и поехал. Настроение что надо, за окном солнце по-весеннему пригревало, мелькали дома, деревья, люди. В салоне радио заходилось современными ритмами…
        Стой, Алексей, остановись! – услышал он вдруг и дал по тормозам. Свернул на обочину, потом обернулся – в машине никого не было.
         Он вышел, походил вокруг своего «Жигулёнка» — никого. «Померещилось», — подумал он, снова сел за руль и поехал. Но уже через минуту всё повторилось: голос приказал остановиться.
         «Нервишки расшатались», — подумал Алёша, снова свернул на обочину, огляделся – никого. Точно надо завязывать с выпивкой. — Он достал сигарету, затянулся: — «А я и не буду больше, вот только сорокалетие справлю и завяжу».
         — Обещаю, — громко крикнул он непонятно кому, потом повернул ключ зажигания и покатил по разбитому весеннему асфальту.
          Память тут же напомнила, что уже не раз сам себе обещал бросить пить, а слово своё не держал, не выходило. Первый раз он напился на школьной вечеринке, лет в четырнадцать. Дружки принесли Лёшку домой, мать поставила его у большого зеркала в прихожей и сказала:
          — Посмотри, на кого ты похож!
Он хорошо помнит, что в зеркале тогда себя не нашёл…
          Жена его так и не дождалась светлого безалкогольного будущего и ушла. После развода Лёшка поселился у матери. Она все его пьяные выходки терпела, молилась о нём и надеялась видеть сына трезвым и счастливым. А сына последнее время сильно раздражали нескончаемые разговоры о смысле жизни. И ещё его просто выводило из себя, когда он слышал в её молитвах своё имя.
         — Я не мешаю тебе ни жить, ни верить, — бубнил он, — и ты не мешай мне, не лезь в мою жизнь.
          Мать постаревшими руками хотела обнять сына, но тот увернулся:
          — Сынок, такая жизнь до добра не доведёт, ты погибнешь.
Он не слушал и упрямо твердил своё.
         — Мне не нужна «Новая жизнь», эта вполне устраивает. И охранять меня не прошу, у самого как-никак силёнка имеется. Короче, с сегодняшнего дня я запрещаю обо мне молиться! — в сердцах вчера сказал он.
          А утром, забыв ночной кошмар и неприятный разговор, влез в свои любимые потёртые джинсы и направился к машине…
          На хорошо знакомом повороте Лёшка увидел знак «Проезд запрещён».
         — Откуда он взялся? — недоумевал он. — Его здесь никогда не было. Лёша притормозил, посмотрел по сторонам, потом махнул рукой:
         — А… Была – не была, и свернул на нужном повороте, не обращая внимания на запрет.
         — Алёша, остановись! — снова услышал он и нажал, словно наперекор, педаль газа. Непонятно, откуда на дороге появилась огромная фура. Лёшкин «Жигулёнок» летел на неё… Последнее, что увидел Лёшка, — пораненные руки на лобовом стекле…

         Мать возилась на кухне, когда сердце неожиданно сжало тревогой и болью. «Молиться, срочно нужно помолиться», — мелькнула мысль.
         Тут же старая женщина бросила тряпку и швабру, упала на колени:
        — Спаси, спаси его! — слёзы душили, а потом хлынули. – Господи, помилуй сына, спаси и сохрани…
        Дальше для Лёшки всё было странным и непонятным. Он видел, как милицейская машина и «скорая помощь» с сиренами подъехали к злополучному месту. Потом из сплющенного «Жигулёнка» достали аккуратно и положили на носилки его, Лёшку, и медики засуетились вокруг. Потом дверки «Скорой» закрылись, и она, распугивая сиреной машины, понеслась….
       — Стойте, куда вы меня увозите? — кричал он и бежал за «скорой». – Верните тело, вернитесь….
           Лёшка догнал машину только у дверей больницы. Крупный мужчина в белом халате спросил у врача:
       — В реанимацию?
       — В морг, — сухо ответил врач.
       — Как в морг, кого в морг, меня?
        Лёшка схватил врача за грудки, но у того даже рубашка не помялась…
      — Я жив, — кричал он.
         Врач не реагировал, шёл по длинному больничному коридору. Санитар покатил старенькую каталку к моргу. Железные её колёсики неприятно лязгали по бетонному полу.
        В тёмном, холодном и сыром подвальном помещении стоял Лёшка у собственного тела. Его знобило, только ступням было жарко. Он посмотрел вниз и увидел, как что-то чёрное, мерзкое опутало ноги и тащило вниз, под пол, туда, где бесновались длинные языки страшного пламени.
        — Ты мой, не упирайся, — противно шипела бесформенная чернота.
        — Нет! — орал Лёшка, — Не-е-ет! Господи, спаси меня!..
        — Поздно ты обо Мне вспомнил, — раскатился эхом неземной голос.
        Чернота застыла…
         — Дай мне шанс, только один шанс, — умолял Лёха. — Я завяжу, я по-другому жить буду! Я всё сделаю, только спаси!..
         — Запомни хорошенько всё, что ты сейчас сказал, — произнёс голос.
          Потом Лёха, задрав голову, наблюдал: вот раскололся на пополам потолок до самого неба, и из чистого пушистого облака показалась огромная сильная рука с раной у запястья. Она опускалась всё ниже и ниже, пока, наконец, человек не ухватился за неё… и не почувствовал, как боль гуляет по всему побитому телу.
        — У меня тут покойник стонет, — говорил санитар по телефону.
        Единственный пациент за всю столетнюю историю существования лечебницы поступил из морга в реанимацию и заставил побегать и посуетиться весь персонал. Из-за этого пациента в тихой районной больнице переполоху и разного рода непонятностям не было конца: именно в этот день приехал для консультаций опытный хирург хорошей областной клиники, нашёлся тут же донор с нужной группой крови. Потом оказалось, что в больнице дали, наконец, горячую воду и завезли из аптеки новые одноразовые шприцы, капельницы и редкое дорогое лекарство. В довершение всего после первой экстренной операции прилетел вертолёт медицинской авиации и доставил тяжёлого пациента вместе с именитым врачом в современную областную клинику.
       Врачи единодушно сходились во мнении: не жилец, только расходились в сроках. Одни говорили: может, с месяц протянет, другие уверяли, что не более недели. Но он продолжал дышать, и состояние его здоровья, вопреки всем прогнозам, мало по малу стабилизировалось. Наконец, через долгих три месяца, собранный буквально по частям, он был переведён в палату. Начались долгие дни неподвижности и новых неутешительных прогнозов.
       Мать поселилась у такой же престарелой сестры, жившей в этом городе, и каждый день навещала сына в больнице. Она приходила в палату радостной:
      — Не беда, что лежачий, главное, — живой!
      — М-ам, — язык плохо слушался, поэтому мужчина говорил тихо и медленно, — расскажи мне про другую жизнь, про раненные руки…
      — Расскажу обязательно, а ты, — мать поправила одеяло, — молчи, не нужно тебе разговаривать, слушай!
       Пожилая женщина говорила по порядку и понемногу о Боге, о вере, о пронзённых руках Иисуса, о новой жизни… Она надевала очки и читала из Евангелия. Лёшка слушал внимательно, потом плакал как ребёнок, молился, и, будто напоённый свежей родниковой водой и накормленный душистым хлебом, засыпал. Ему снилось чистое небо, а по небу он летает. И так ему там приятно в лёгких и мягких облаках… И сам он лёгкий и такой чистый-чистый…
       — Наверное, я расстрою вас, — сказал строгий врач однажды на обходе. — Вам нужно смириться и научиться жить в лежачем положении. Вы никогда не сможете ходить, даже самостоятельно повернуться не сможете.
        Лёшка печально улыбнулся:
      — Лучше лежать, чем гореть. И уверяю Вас, доктор, — он знал это наверняка, — однажды я приду к Вам на приём собственными ногами.
      — М-да, — протянул врач, — надеяться можно и даже нужно, отчаиваться — противопоказано!
       С такими рекомендациями выписали его и привезли в дом родной старого районного городка.

      — Братья и сёстры, — радостно начал свою проповедь пастор церкви, — у нас сегодня очередной выпуск передачи: «Очевидное – невероятное».
       Люди в зале улыбались. Улыбались счастливая мать и тот самый доктор, к которому Алексей пришёл на приём сам, как и обещал. – «Наш брат Алексей стоит на собственных ногах на кафедре! Это — очевидное, но и согласитесь, друзья мои, — невероятное!»

       Пастор продолжал, но Алёша его уже плохо слышал. Он вспомнил с того самого дня смерти никчемного алкоголика и до дня рождения нового человека. Вспомнил, как к ним домой пришли впервые верующие и пели чудесные песни с трогательными словами. И среди них была она, Шурочка, миловидная скромная женщина.
       Шурочка работала медсестрой в больнице и в церкви среди других трудилась в группе милосердия, ухаживала за тяжелобольными. К Алёше она приходила каждый день, она и выходила его. Унывать ему не давала.
      — Верить надо Отцу, — часто повторяла. — Камень не подаст, когда хлеба дитя просит.
       Лёшка вспомнил, как впервые самостоятельно сел. Рядом был его Ангел – Шурочка, — и мама. На каждое новое его достижение уходили месяцы, годы… На крещение он отправился на инвалидной коляске. Два крепких диакона церкви вели Алёшу под руки, помогая сделать первые неуверенные шаги. Было трудно управлять непослушными ногами, но его снова поддерживали те самые пораненные руки, которые погибнуть ему тогда не дали, из ада достали, врачевали, охраняли.
      — Венчание — радостное событие! — снова услышал Алексей голос пастора.
       Он посмотрел на свою невесту Шурочку, и слёзы заблестели на счастливых глазах. Но Алёша их не прятал. Он был по-настоящему счастливым человеком пяти лет от роду духовному.

            Елена Шилижинская