Пасхальный Ангел

Details: Published: Friday, 17 April 2009 14:51

Солнце сияло, вся природа оживала, пробуждалась и радовалась весенним, тёплым дням. Всё выглядело новым, свежим, зелёным... Птицы, казалось, пели новую песнь надежды. В селениях и городах звонили церковные колокола, как бы возвещая нечто новое и радостное. Насколько можно было охватить глазом, — казалось, всё и повсюду вещало ту же историю, и общее ликование, казалось, пронизывало сам воздух.
Почему было общее ликование?
Наступил великий праздник — Пасхальный день! Это означало возрождение к новой жизни, перемену, возвращение весны! И — ВОСКРЕСЕНИЕ ХРИСТА!
Но вот тогда, когда вся природа ликовала и человечество, в целом, радовалось в унисон с природой, были исключения — для тех, которые не понимали истинного значения праздника Воскресения.
В крошечной узкой камере, сырой и холодной, куда едва проникал светлый луч, сидел молодой человек на жёсткой постели. Он сидел в безнадёжной позе, опустив голову на руки. Камера была мрачная; каменные, серые стены пропитаны сыростью, а в темных углах, казалось, шевелились какие-то тени и бесшумно двигались жуткие фигуры, преследуя и мучая усталую голову одинокого узника...
Стон отчаяния сорвался с его губ. Этот звук нарушил тишину и заставил его непроизвольно поднять голову, но, увидев окружающее, узник как бы осознал свое положение, и его глаза наполнились горькими слезами. Он опять закрыл лицо руками, и его тело сотрясалось от тяжёлых рыданий.
«Боже мой. Боже мой! Как я мог сделать такое?..» — в отчаянии закричал он.
Он встал и заходил по узкой камере, сжимая в отчаянии руки. Для него не было Пасхальной радости, а только одно страдание и угрызение совести... Он совсем не осознавал времени...
— Мама, мама! — закричал он, упав на жёсткую постель. — Почему; о, почему ты не идёшь ко мне сюда? И почему Грейс не идёт?! О, я знаю, что я не стою этого, но я люблю вас, дорогие! Неужели вы забыли обо мне? О, сколько же времени я должен здесь оставаться? Есть ли какая-нибудь надежда для меня?
Тени в углу, казалось, сгустились и, издеваясь, указывали па него пальцами... И его разгорячённому мозгу и воображению казалось, что он слышит тихий стон и вздох: «Нет. Надежды нет». Вскочив, он бросился к железной решётке и начал яростно трясти её. Он старался громко кричать, но у него пересохло во рту, и крика не получилось. Ужас, агония, безвыходность овладели им. Он повернулся, сделал несколько нетвёрдых шагов и тяжело рухнул на пол камеры. Бессонные ночи, моральные страдания, ужасное умственное напряжение — все это сказалось на его здоровье, силы его не выдержали... Сколько он так пролежал в полубессознательном состоянии, он не знал. По когда он смог приподняться и сесть, ему показалось, что с ним что-то происходит, что-то такое, чего он не мог объяснить...
Что это? Он напряг слух, чтобы яснее услышать. Откуда-то издалека, казалось, плыли к нему чудные звуки... ангельское пение... Что же это?.. Что это может быть? Звуки были столь новые, необычные и прекрасные... дивное пение. Его разум не мог уяснить, голова опять закружилась, всё поплыло вокруг... Но он усилием воли заставил себя придти в себя. Но всё же не мог понять. Неужели он спит?.. Или сходит с ума?.. Или душа его на той грани перехода, когда он может слышать небесные звуки, а войти туда ему не дано?..
Он попытался встать, но был слишком слаб и измучен. И он опять лёг на пол и ждал... Всё было тихо, как в могиле. Крупные капли пота выступили на лбу молодого человека, в то время как с бьющимся сердцем он напряжённо прислушивался, не услышит ли он опять небесное пение.
«О, Боже! — молил он, — дай мне ещё раз услышать... и всё».
Чу! Неужели, действительно, опять это пение? Он прижал руку к груди, чтобы унять бешено колотившееся сердце; он с трудом дышал; а глаза горели от сильного внутреннего напряжения... Он сделал ещё одну попытку подняться и кое-как добрался до двери, лежал и слушал. Кровь била в висках... сердце готово было остановиться... он слушал... Звуки доносились к нему — нежный детский голос, дрожащий, замедленный, проникающий в самое сердце. С детским доверием и искренней любовью неслись слова:
Любит Иисус, Любит Он меня. Любит Иисус! Это твёрдо знаю я!
Никогда раньше песня не производила на него такого действия! Никогда раньше голос не звучал для него так по-ангельски! Слова пелись детским дискантом; но пение вызывало мысль, что вера ребёнка была твёрдой и пение изливалось из души. Он продолжал слушать; она пела медленнее, как будто для того, чтобы дать словам время проникнуть в умы и сердца невидимых слушателей:
Любит Иисус, Любит Он меня. Любит Иисус! Это твердо знаю я!
Молодой человек закрыл лицо руками, он весь дрожал... Он не думал об Иисусе. Он не верил в распятого Царя иудеев! Но песня проносилась по тюремному ко-ридору и проникала в камеры, вызывая в уме и сердце чувство какого-то неизведанного, странного беспокойства... Воцарилась тишина, но распростёртая на полу фигура оставалась неподвижной. Как во сне, его жизнь проносилась перед ним, и внезапно им овладело странное, непреодолимое, почти безумное, желание взглянуть на поющее дитя.
Почему он не может забыть? Почему ему представляется видение ребёнка-ангела, такого белого, чистого, такого небесного, и с выражением такого любящего, кроткого упрёка на лице, как последний раз на лице его крошки Мей... О, Боже, как это могло случиться?.. Его Мей, его маленькая Мей! Как она любила его! А для него она была драгоценным сокровищем. А Грейс, его верная любимая жена, которой он разбил сердце... и предал её веру в него...
— Грейс! — дико закричал он. — Грейс, прости меня! Приди ко мне и приведи нашу маленькую Мей!
Звук собственного голоса ужаснул его, и он сильнее прижался к полу, как будто испугался, что стены могут ответить ему; но никто не появился, кроме видения маленькой девочки, одетой в белое... она грустно покачала головкой и исчезла... Послышались слабые шаги в коридоре, ближе, ближе... По каменному полу шаги оставляли странное эхо.
Человеку в камере в том состоянии, в каком он находился, качалось, что приближается множество... Это солдаты? Они пришли вести его на казнь? Он ждал. Неизвестность была ужасна, непереносима!.. Почему они не торопятся?.. Всё ближе и ближе они подходили. Остановились. Да, прямо напротив двери его камеры! Как всё замерло! Они рассуждают, что с ним делать? О, хотя бы глоток свежего воздуха! Он ощущал, как будто петля затягивается вокруг его шеи... душит его...
Внезапно, без всякого предупреждения, вместо звука вставляемого в замок ключа, он услышал прекрасный Пасхальный гимн, громко и слаженно исполняемый мно-гими голосами:
Иисус Господь! Из гроба Он восстал,
И все силы вражьи Он попрал.
Он воскрес, над тьмой победу одержал
И с Ним вечно царствовать Своих призвал.
Он воскрес! Он воскрес! Аллилуйя, Он воскрес!
Едва веря своим ушам, оцепенев от удивления, он слушал. ИИСУС НЕ УМЕР! ОН ВОСКРЕС! Много раз слышал он об этом, но никогда раньше эта весть не про-никала в его сердце так, как сейчас. Со всей ясностью он понял, как и почему Христос приходил в мир и умер... и ВОСКРЕС! Он вскочил и, ухватившись за решётку, хрипло закричал:
«Спойте ещё раз! Спойте ещё!»
Кажется, его голос напугал тех, которые пели, и они пошли дальше. Мысль, что он опять останется один, доводила его до умопомрачения, и, опять, ухватившись за решётку, он закричал:
«Спойте еще раз, ради Бога! Спойте!»
Послушаются ли они?.. Вернуться ли?.. Он прислушивался минуту... две...
— Мама, давай подождём и споём для того бедного человека, и, можно, я пойду...? — и девочка закончила свою просьбу на ухо матери.
Он услышал шаги тюремного стража. Он знал его шаги. Он шёл один?.. Нет! Он услышал другие шаги... мелкие детские шаги! Или это его воображение?..
Неожиданно дверь в его камеру открылась, и при тусклом свете заключенный увидел маленькую фигуру в белом и услышал голос стража:
— Ты уверена, что не боишься, дорогая?
Весёлый детский голосок ответил, нежно и уверенно: «О, нет!»
Дверь захлопнулась, но девочка осталась. Она подошла ближе к нему, и он увидел золотистые кудри и сияющие, как звёзды, глаза. Она нежно улыбнулась ему и протянула ручку, но он отпрянул от неё и упал на колени возле своей постели; сдавленным голосом он сказал:
— Не прикасайся ко мне, маленькая; я плохой человек. Ты не должна прикасаться ко мне.
Она спокойно стояла перед ним — белое, воздушное создание. Он вспомнил видение и подумал: «Неужели и она исчезнет?.. Это милое, прекрасное дитя...» Ей было лет пять. Такое невинное, такое милое, такое прекрасное дитя!
Она улыбнулась ему, подошла ближе, положила маленькую ручку ему на голову и смотрела на него с некоторым удивлением; потом медленно сказала, как будто серьёзно размышляла:
— Моя мама говорит, что у плохих людей жестокое сердце, и они никогда не плачут... Но у вас доброе сердце, потому что у вас слёзы на глазах. Иисус любит вас. Да, Иисус любит всех людей. Он любит и вас.
— Нет, маленькая, — грустно сказал он, — Иисус любит тебя. Ты хорошая, и ты любишь Его, но я был злым человеком. О, Боже!..
И вновь перед его мысленным взором появилось бледное нежное личико, и страдание отразилось на его лице.
— О, маленькая, люби Иисуса и служи Ему, и оставайся хорошей... И люди будут любить тебя... Никто не любит плохих...
В его голосе слышалась горечь и обида. Сам того не сознавая, он отодвинулся от этого нежного создания.
— Вы сказали, что вас никто не любит? — удивлённо произнесла она. Потом с глубочайшей жалостью сказала: — Бедный, вы бедный. Если никто не любит вас, я люблю вас.
— Ты любишь меня? — переспросил он, подумав, что ослышался.
— Да, я люблю вас, — повторила она, улыбаясь, и даже кивнула головкой, как бы подтверждая свои слова.
Сделав шаг к нему, она порывисто обняла его за шею и поцеловала в лоб. Это нежное прикосновение, слова любви и доверчивое отношение разбило его сердце, и он заплакал навзрыд, как дитя. Но его маленькая проповедница, казалось, совсем не удивилась этому. Она стояла рядом с ним, гладила его по голове и тихонько говорила слова утешения.
— Не плачьте больше, — скачала она. — Иисус тоже любит вас. Попросите Его спасти вас и сделать вас хорошим человеком. Пожалуйста.
Он ничего не ответил, и она, казалось, не знала, что ещё сказать и что сделать. Потом быстро опустилась рядом с ним на твёрдый, холодный пол, сложила молитвенно руки и, подняв лицо, вознесла своё сердце и просьбу к Богу:
«Наш Небесный Отец, — заговорила она тихо и благоговейно. — Пожалуйста, прости этому грешному человеку, который огорчён, и сделай его хорошим, чтобы его все любили и верили ему. Аминь».
Вот и всё. Поднявшись, она обернулась и увидела стража у двери, ожидавшего её. Опять повернувшись к заключённому, она вложила в его руку маленький Завет и лилию и с некоторым сожалением простилась с ним, сказав:
— До свиданья! Христос любит вас!
И она ушла... Исчезла, как и прежнее видение. Но ее короткая молитва осталась с ним, и он начал читать маленький Завет. Святой Дух производил Свою работу, и раньше, чем солнце достигло зенита в тот Пасхальный день, он понял, что в его жизнь вошёл Спаситель и у него есть надежда. Он искренне помолился Богу, из глубины сердца поблагодарил Его и принес Богу свою нужду — выйти отсюда. Он верил, что Бог выведет его!
Большие часы на городской башне тяжело пробили три удара, когда дверь в камеру 27 опять открылась, и опять вошла маленькая девочка в белом, помедлила и... с радостным криком бросилась к человеку в камере.
— Папа! Папочка!
Он крепко прижал её к груди, отвёл её волосы назад и внимательно изучал её лицо. Подняв глаза, он увидел другое лицо, такое прекрасное, но такое печальное! На этом лице не было осуждения, только любовь! Не говоря ни слова, Грейс подошла к нему. Он крепче прижал ребёнка и хрипло прошептал:
— Грейс, о, Грейс, скажи что-нибудь... неужели это не во сне? И это маленькая Мей, наша маленькая Мей?
Она положила руку ему на плечо, как раньше это сделала другая девочка. Волна любви захватила его так сильно, что он не мог удержаться, он обнял жену и привлёк к себе. С грустной, мягкой улыбкой она подняла к нему лицо и поцеловала его.
— Да, Вальтер. Это Мей, наша маленькая Мей. Благодарение Богу, что Он так добр ко мне... к нам, — мягко произнесла она, глядя на мужа с некоторым удивлением. Что-то в нём было новое и необычное.
— Расскажи мне, дорогая, обо всём, — сказал он, подавляя рыдание.
— Особенно нечего рассказывать. Когда ты пришёл домой в ту ночь, в ту ужасную ночь, сильно пьяный и злой, ты ударил Мей так сильно, что она потеряла сознание... а я упала в обморок... Но всё обошлось, благодарение Богу.
— Грейс, о, Грейс, я думал, что убил её... убил собственное дитя!.. Тогда, почему же ты не пришла и не сказала мне? Я нахожусь здесь так долго!
— Прошла всего одна неделя, — сказала она мягко. Он удивлённо взглянул на неё. Неделя?! Казалось, прошли годы!..
— Грейс, — прошептал он, — можешь ли ты простить меня?
— Да, дорогой, я прощаю тебя и благодарю Бога, что ты жив и здоров, также и наш ребёнок.
— Сегодня, дорогая, я слышал о Христе, твоём Друге. Сегодня Пасхальный день, не так ли? Ну вот, и ко мне в камеру приходил Ангел. Нет, не бойся, я не сошёл с ума; послушай, я был почти уже мёртв, не было никакой надежды... можно было потерять рассудок... но, как тогда у могилы Ангелы сказали Марии, что Иисуса нет во гробе, что Он воскрес, так и мой маленький Ангел сказал мне, что Иисус хотя и умер, но Он воскрес, и Он любит даже и меня. Я посмотрел вверх на небо и в раскаянье просил его простить меня. И воскресший Спаситель простил мне не только этот большой грех, но и все другие мои грехи… И я буду стараться следовать за Ним и быть хорошим человеком, как сказал мне мой маленький Ангел.
И он рассказал своей верной жене, что он пережил в тот день. Во время его рассказа, она тихо, молча, плакала. Потом они вместе преклонили колени и вознесли молитву искренней благодарности и хвалы Господу. Вот так в эту темную и холодную камеру Пасхальный Ангел принёс весть Любви, которая живет вечно.
Вальтер остался верен своему Господу. И он был любящим мужем и отцом. Грейс имела все основания гордиться им. Маленькая Мей просила родителей позволить ей быть Пасхальным Ангелом, «таким, как папин». И поскольку они посвятили ее Создателю, и таково было её желание, она стала постоянной посетительницей мрачных тюрем. Многие сердца размягчались, много безнадёжных судеб изменялось под воздействием простого благовестия этого маленького нежного ребенка, который своим духом был соединён и предан Святому Духу, и который стремился помочь другим так, как другая девочка-ангел помогла её папе. Она посещала тюрьмы не одна. Отец, мать и ребёнок делали много хорошего, приносили утешение и помощь многим нуждающимся душам.
Говоря о начале своей христианской жизни, Вальтер обычно говорил:
— В моей жизни не было более драгоценного дня, как тот день Пасхи в тюрьме, когда Бог послал ко мне одного из Ангелов, чтобы сообщить, что Христос воскрес. И я принял сердцем эту весть и увидел свет, и я тоже воскрес для новой жизни. Я отдал себя па служение Господу Христу. Я отдал свою жизнь Богу. Хвала Ему вовеки. Да будет прославлено Его имя!