В.О Вивсик «Братская могила»

Details: Published: Monday, 21 July 2014 21:12

Танки стальной лавиной двигались с запада, их грозный гул потрясал землю, то тут то там раздавался взрыв снарядов, безвременно унося человеческие жизни. Автоматные очереди все чаще перекликались по улицам города, дополняя людскими жертвами алтарь Второй мировой войны.
Город Жданов низложил свою власть и полномочие на волю агрессора Третьего Рейха Германии.
Незадолго до этого полки Советской Армии ушли на восток, покидая родную землю, оставляя осиротевшие села и города, опаленные зловещим огнем кровавойвойны.
Открытое лицо Петра Николаевича Черкашина вдруг стало мрачно, он попробовал расправить сутулистые плечи, которые немало снесли лиха за свои долгие годы нелегкой жизни, и горестным голосом сказал: когда немцы заняли город, они сразу же бросились проверять правительственные учреждения — Горисполком, прокуратуру, НКВД, милицию.
Петр Николаевич задумался, как бы балансируя между былью и зрительной памятью, и тихо сказал: на проспекте Ленина, на пересечении с улицей Артема, был промтоварный магазин с большим подвальным помещением. Когда городские власти забрали это помещение и передали органам НКВД, новые хозяева оградились от внешнего мира высокой каменной стеной, поверху протянули в несколько рядов колючую проволоку под напряжением. Как только немцы заняли город, люди кинулись искать своих, ранее арестованных властью НКВД, кто мужа, кто отца, а кто сына. Тюрьма оказалась пустой, так как органы власти всех осужденных и подследственных, прежде чем сдать город, отправили тремя большими колоннами в сторону Таганрога.
Но не так было в таинственном здании НКВД, по проспекту Ленина. Немцы всех жителей города допускали смотреть, какое подлинное лицо коммунистического режима было прикрыто Сталинской Конституцией.
Петр Николаевич снял очки, часто заморгал глазами, его сутулистые плечи вздрагивали, — он плакал, а я сочувственно молчал. Когда он немного успокоился и кулаком вытер слезы, то извиняющимся голосом тихо сказал: прости, брат, без слез не могу... Этот дом в городе знал мал и стар, только видеть не видели, что в нем творилось, хотя люди безошибочно догадывались, но были скованы страхом и молчали.
Но когда немцы открыли двери дома, я чуть ли не первый был в нем, так как меня интересовало подвальное помещение, там была судьба наших единоверцев. Когда я спустился по ступенькам вниз, первое, что я увидел в подвале, это маленькие бетонные камеры-одиночки, в которых человек не мог ни повернуться, ни присесть. В верхней части дверей было маленькое отверстие, чтоб узник не сразу задохнулся. На стенах то тут, то там были следы крови.
В другом конце подвала горел фонарь «летучая мышь», освещавший небольшую группу мужчин, которыми овладел страх и ужас; они торопливо, в нервном потрясении, ломали кирпичную стенку, где в нишах стены были заживо замурованы два брата за веру в Господа. Кирпичная стенка у каждого была до самого подбородка, оба были мертвые. Это были Павел, баптист из села Федоровки, что в 15 километрах от Жданова, и Петр, наш ждановец, пятидесятник. Оба испили одну мученическую чашу страданий за веру в Господа Иисуса Христа. Баптист и пятидесятник, оба предпочли мученическую смерть, оба отдали жизнь свою за честь и святость Святого Евангелия. Холодная рука смерти уравняла двух молодых братьев вместе, где уж не оспаривают друг у друга преимущества и совершенства в вере. Они оба предстали у ног Христа, оба коронованы венцами мучеников. Для них —один Бог и одно небо.
Смерть брата Павла наступила немного раньше, чем у Петра, так определил врач.
Каждому из них исполнилось немного более 30 лет, когда судьба уготовила им участь в расцвете сил оставить греховный мир, а в нем вдов и своих детей-сирот. Мне казалось, что я слышу стоны умирающих и тихий шепот их предсмертной молитвы, чему был единственный Свидетель Бог и немое мрачное подземелье, вина которых была - верность Богу и свидетельство Святого Евангелия. Таковые услышат голос Божий: «придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира...» (Мтф. 25:34).
Но другая участь ждала идейных политиков, которые утверждалана крови праведников свою безбожную власть. Для многих из них настал час расплаты уже здесь, на земле, за противостояние Святому Евангелию, многих из них расстреляли, иные не снесли тяжелой пытки - замучены до смерти с позорным клеймом — «враг народа».
К примеру: Генрих Ягода, будучи наркомом внутренних дел с 1934 по 1936 годы исполнял с честью сталинскую программу по «зачистке врагов народа», а в 1937 году был арестован, и в марте 1938 года - расстрелян.
Наркомовское кресло, по указанию Сталина, занял Николай Ежов. В его бытность (1937- 1936 годы) смертные приговоры увеличились более чем в 300 раз. Но беспрекословный исполнитель сталинских указаний по разгрому «врагов народа», ревностный поклонник кровавых планов Сталина, Николай Ежов не знал тогда, что и он станет политической жертвой в руках Сталина и что ему уготована та же участь, что и его предшественнику.
В следственной камере Генрих Ягода признал себя неукоризненным исполнителем сталинских предписаний, за что достоин от него только благодарности. Но когда бывший нарком Ягода оказался в тесной бетонной камере, в нем пробудилась совесть и он воскликнул: встало быть, есть Бог, Которого я знать не хотел и тысячи раз я Его заповеди нарушал, за что теперь мне готовится самое суровое наказание!»
Жаль, очень жаль, что мы ищем Бога только тогда, когда изменчивая судьба загоняет нас в безвыходный тупик и мы оказываемся у порога смерти. Только тогда мы готовыпризнать Его и рады служить Ему, но нередко бывает слишком поздно вспоминать о Боге в свой последний смертный час.
Святой Апостол Павел сказал:«... Что посеет человек, то и пожнет» (Гал.6:7).
Да, да, — многозначительноповторил Петр Николаевич, что посеет человек, то и пожнет.
Жертвы атеизма вынесли из подвала, вслед за ними с тяжелой грустью поплелся поступенькам и я, и по длинным коридорам вышел во двор этого страшногозаведения, где свершалось непоправимое истрашное зло. Одни плакали, другие кричали, третьих водой отливали. Оказывается, в левом углу двора близко у стены была пристройка с одной входнойдверью, внутри же этой пристройки была выкопана яма 2x4 м и глубиной 2 м. В эту то яму сваливали казненных людей. Это было зрелище, неподвластное никакому описанию! Мертвые тела укладывали аккуратно «валетом» с тем расчетом, чтобы больше уложить человеческих жертв в «братскую могилу», а их намечалосьнемало. Жертвы нижних рядов совершенно разложились, только верхние трупы были целы, но распухшие изуродованные лица их были настолько ужасны, что опознать их было невозможно, хлорка довершила то уродство, какого хотели палачи.

Весть о братской могиле молниеносно долетела почти до каждого жителя города, тут-то и потянулись люди со всех концов города опознавать своих дорогих и близких их сердцу собралась большая толпа скорбящих, которые оплакивали всю братскую могилу. В это время подошли верующие, баптисты и пятидесятники, и вместе запели:

Мы у берега земного; там за бурною рекой
Виден берег жизни новой, жизни вечной и святой.
Будем с верою живою ждать Вождя чрез Иордан,
И Он Сам Своей рукою приведет нас в Ханаан.

Во время пения пришла Кирутова Марфа, мать пятерых сыновей; одного из них — Антона, третьего в семье, забрали органы НКВД, как активного проповедника веры Евангельской. И вот, мать с невесткой пошли опознавать своего сына и мужа, переворачивая труп за трупом, но все были не признаны, все были чужие. Но вот вскричала Оля, жена Антона, опознав своего замученного мужа по цвету рубашки и особенно по каким-то приметам на окровавленном воротнике.
Труп забрали домой, привели в должный порядок. Собрались верующие, провели похоронное служение, утешая молодую вдову с ее маленькими тремя сиротками.
Проводил траурное служение опытный брат Илья Демьянович Малюта, служитель Божий, которого путь прошел через тюремные застенки и лагерные зоны за свидетельство Слова Божьего. Он читал утешительные слова из Священной Книги для ободрения скорбящих душ:
«Не хочу же оставить вас, братья, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды» (1 Фес. 4:13).
Нам, христианам, суждено не только веровать, но и страдать, другого пути нет и быть не может, как только через Голгофу. Этим путем прошел наш Господь Иисус Христос, путь скорби и страданий запечатлен кровью Сына Божьего, и нам суждено пройти этим путем, возвещать Ею любовь и спасение грешному миру. Этим путем прошли наши братья и отцы, христиане от колыбели рожденной Церкви Христовой. Бог верен в Своих обетованиях. Он приготовил на небе богатство вечное и нетленное: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21:4).
Слушая Евангельские слова утешения, Оля с осиротевшими детьми смиренно приняла вдовью чашу в свои молодые годы и молча утирала слезы. Утешительные слова чередовались с христианским стройным пением:

Пустыней греховной, земной.
Где неправды гнетущий обман,
Я к Отчизне иду неземной
По кровавым следам христиан,

В край родной, неземной,
От обмана мирской суеты
Я иду и приду
К незакатному Солнцу любви.

Темнеет вечерняя мгла.
Длится тяжкий и скорбный мой путь.
Но не гаснет надежда моя:
Я в Отчизне моей отдохну.

Иди же смелее вперед
За Христом, не пугаясь врага.
Скоро кончится путь наш земной,
Засияют Сиона врата.

За окном давно погас вечерний закат, тихо спустилась осенняя ночь, город, опаленный войною, казалось, дремал.
Едва закончилось пение, как послышался слабенький стук в окошко, тут же Марфа, мать Антона, поспешно вышла на стук (позже она нам рассказала, что так стучал когда-то ее сын Антон, поэтому ее материнское сердце поспешило на стук). Да, этот тихий стук в окошко взбудоражил всех скорбящих, все смотрели друг на друга в недоумении, видя пред собою живого и невредимого Антона! Правда, он былизмучен, бледный и худой, но это был живой, живой Антон.
Трудно передать столь контрастную перемену в траурной ситуации, где скорбь как гнет давила сердца. И вот тебе, невообразимый факт!
Да, рубашка Антона была такой же расцветки, как и у неизвестной жертвы, которую в следующий день похоронили с христианскими почестями.
Кто знает? Возможно это и был наш брат во Христе, Которогогде-то ждут, вознося тихие молитвы в слезах.
Необычная история с братом Антоном и захоронением неизвестного мученика достигла самых глухих переулков города, и по этой-то причине было великое стечение народа, на что обратили внимание немецкие власти, по, узнав причину, одобрилипохоронную процессию.
Стояла солнечная прекрасная погода, кое-где листья на деревьях переливалисьяркими красками осени. Люди, тронутые трагичными событиями, в саду Марфы накрыли столы, возблагодарив Бога за судьбы народов, за страдальцев земли. Отобедав, добрый люд поблагодарил Бога и каждый потек в свой путь. Тут-то брат Илья Демьянович попросил Антона рассказать, на каких условиях его отпустили, намекая на то, не дал ли он подписки «отречения», что практиковало НКВД. Антон как-то горьковато улыбнулся и не торопясь начал излагать все по порядку. С первых дней моего ареста меня шантажировали разными следственными коварными вопросами, казалось, загоняли меня лживыми показаниями в тесный угол, и тут же предлагали свои условия сотрудничать с ними, но всякий раз я отвечал им: «нет!».
Морили голодом и бессонницей, избивали. Следственным органам было все дозволено согласно сталинской секретной инструкции от 29 июля 1936 г. «О допустимости применения любых методов следствия... к отъявленным врагамнарода».
В канун сдачи города тюремное начальство решило всех тех, кто хоть как-то держался на ногах, эвакуировать. Подследственных и осужденных разделили на три больших этапа и гнали в сторону Таганрога. Тех, кто по слабости отставал от колонны, расстреливали и стягивали с дороги, а колонна двигалась дальше. Не доходя до Новоазовска, колонну повели с дороги в сторону за небольшой холмик. Здесь нас остановили, с правого и левого фланга выстроились автоматчики. Антон вытер со лба холодный пот, тяжело дыша, да и неудивительно: слишком свежа была в его памяти трагедия. Его волнение передалось и всем нам, слушавшим трагичную историю. Брат Антон продолжал.
Со мной рядом стоял молодой брат баптист, который горячо полюбил Бога, Павлик (так его звали). Он крепкодержал меня за руку, его чувства и намерения передались мне, мы встретились мгновенным взглядом, мы тихо молились. Начальник колонны что-то читал, но я не слышал, (не знаю как Павлик). Мы стояли лицом на восход солнца, где прорезалась серебристая полоска - рождение нового дня. Вдруг раздалась грозная команда: огонь! Застрочили длинные очереди автоматов, казалось, мы с Павликом выиграли у смерти сотую долю секунды, оба пластом бездыханно прилипли к земле. Еще мгновение, к кто-то свалился рядом, другой поперек на наши ноги. Мы лежали не шевелясь, как мертвецы. Мы слышали, как вдоль расстрелянной колонны проходили автоматчики и короткими очередями добивали тех, кто подавал признаки жизни.
Наконец-то послышалась короткая команда: - заводи машину!
Палачи покинули место преступления, шум уходящей машины затих. Мы с Павликом, прижавшись лицом к земле, как к груди родной матери, молчали, каждый из нас думаяодно и то же: «не остался ли кто наблюдать за нами».
Была жуткая тишина. На востоке разгорался рассвет нового дня. Гнетущую степную тишь нарушил протяжный стон, недалеко справа. Я ждал на этот протяжный стон короткую автоматную очередь, но было тихо, через жуткую паузу слабеющий стон повторился, результат тот же: тишина... После этого я с великой осторожностью повернул голову так, что мог увидеть одним глазом бледный горизонт неба и угасающие на нем звезды. Далеко в небе нарастал тяжелый гул бомбовозов, которые несли смертельный груз на восток.
Освободивши ноги от поперек лежавшего трупа, мы с братом Павлом убедились, что наша излишняя осторожность была напрасной. По мере того, как возвращалось сознание в том, что мы живы и представлены сами себе, убедившись, что наша помощь здесь никому уже не нужна, только тогда мы немедленно вгорячах решили уйти как можно дальше от места казни и от места, где так остро слышался запах человеческой крови.
Обратный путь в Жданов был нелегким. Всю дорогу мы с Павликом горячо благодарили Бога. В селе Самсоново мы с ним расстались, он был уже дома, а я, как видите, по милости Божией с вами. Антон молча обнял своих детей и тихо сказал: преклоним колени, поблагодарим Бога.
Что касается братской могилы во дворе НКВД, то немецкие власти распорядились перезахоронить всех казненных людей на кладбище, получилось три длинных ряда. Специально отлили надгробие под мрамор и поставили чугунную ограду с двухконцов к калитке и скамейки для посетителей.
В 1944году, с приходом советской власти,сравняли все с землей, так что не угадать уж былого места захоронения жертв сталинского режима. Заодно пришло и неукротимое зло, движимое силою яда, рожденное завистью духов тьмы. Сталинские палачи сестру Олю оставили вдовой, а четверых детей -сиротами. А Антону все же уготовили неизвестнуюмогилу. Вспоминая прошлое, Петр Николаевич на прощание тихо сказал: Господь Бог есть Отец сирот и судья вдов
(Пс.67:6). Дорога в очах Господних смерть святых Его! (Пс. 115:6).