В.О. Вивсик «Овцы среди волков»

• Print
• Email

Details

Published: Monday, 21 July 2014 21:07

Петр и Мария Зигерт обратились от мертвого, обря­дового христианства к живому Богу, когда старшей дочери Лене было восемь лет, а сыну Васе — шесть. С первых дней они полюбили Слово Божье и каж­дый день всей семьей читали его. Оно стало менять их жизнь, и это заметили окружающие. Вскоре Петру довери­ли в церкви служение проповедника, и он был рад прини­мать участие в деле Божьем, служить Богу.
В это время у Зигертов родилась Катюша, а спустя три года — Яша. Катюша унаследовала от мамы живой харак­тер и бронзовые волнистые волосы, а Яша — голубоглазый русоголовый мальчуган — был вылитый отец.
Для Катюши Яша был живой куклой. Она очень люби­ла его и была ему хорошей нянькой, особенно когда Лена с Васей уходили в школу.
Отец семейства работал чабаном и много времени про­водил вне семьи. Мать вела домашнее хозяйство. Зигерты жили дружно и обеспеченно.
Евангельские притчи о добром пастыре, об овцах и коз­лах были очень понятны и дороги как для родителей, так и для детей. Читая, например, слова Иисуса Христа: "Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков", они живо представ­ляли себе эту картину. Как страшно! Волки — хищные зве­ри, а овцы — беззащитные, слабые, им даже рогов не дано, как козам и коровам. Как же им жить среди зверей?
Петр объяснял детям, что Господь не животных имел в виду, когда говорил эти слова. Он сравнивал Своих учени­ков с овцами, а мир, среди которого предстояло трудиться, сравнивал с волками. Неужели Господь посылал учеников на верную смерть? Нет! Он обещал, что Сам пойдет с учениками, а это значит, что Он будет хранить их и защищать. Иисус Христос назван в Слове Божьем львом из колена Иуды. А если лев берется охранять стадо овец, волкам там делать нечего.
Да, Петр Зигерт знал, что в Евангелии идет речь не об овцах, что стоят у него в загоне, а о детях Божьих, которые живут в мире насилия, зла и разврата. Нечестивые люди назвали Бога мифом, ненужным и несуществующим и во всеуслышание объявили строительство "светлого будущего", решив создать на земле рай без Бога.
Однажды в кругу семейного чтения Библии отец оста­новился на словах: "Не бойся, малое стадо! Ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство". Подняв глаза от Библии, он сказал:
— Это неземное Царство не в силах завоевать цари, вожди, именитые люди. Господь обещает его Своим детям. Но это в будущем. А сейчас, зная о всех трудностях, Гос­подь дает сильное утешение в обетовании: "Не оставлю вас сиротами, приду к вам и возьму вас к Себе". Мы тоже, буд­то маленькое стадо овечек, нуждаемся в Божьей защите. Никогда не будем забывать просить помощи у Господа. "Просите и получите",— так сказал Сам Господь.
— И все же овцам среди волков легко никогда не будет,— задумчиво сказала Мария. — Не один раз они почувствуют на себе зубы хищников...
* * *
Когда Яше исполнился год, мать вызвали на работу в кол­хоз. Лена и Вася тоже должны были летом работать в колхозе. Пришлось Катюшу оставлять дома и за няньку, и за хозяйку. Яша, хотя и держался уже на ножках, сам еще не ходил.
Мать, уходя на работу, всегда запирала дверь, чтобы в дом никто не зашел. Но однажды Катя стала упрашивать маму, чтобы она не закрывала дверь на замок.
— Мы выйдем с Яшей на улицу, немного поиграем и снова зайдем в дом,— обещала Катя, глядя на залитый солнцем двор.
Мать согласилась и дверь не закрыла. Она работала сто­рожем на скотном дворе и могла через два-три часа прибе­жать домой посмотреть на детей.
Дом их стоял на отшибе, рядом с колхозным двором, где находились сеялки, плуги, бороны и другой полевой инвен­тарь. Дальше расстилалось поле, а за полем начинался лес.
Мама ушла, разрешив Катюше выйти на улицу, когда пригреет солнце. Девочка терпеливо подождала часа два и вывела Яшу во двор. Было очень тепло. Дети сели возле окна и смотрели, как по веткам старой березы, весело чи­рикая, прыгают воробьи.
— Смотри, Яшенька, во-о-н птичка,— склоняясь к брати­ку, показывала Катюша.
Мальчик широко улыбался беззубым ртом и, протягивая ручонки, издавал радостные звуки.
Вдруг, откуда ни возьмись, прибежала большая серая собака и села недалеко от детей. Катя никогда ни у кого такой не видела.
"А вдруг это волк! " — насторожилась она.
Отец рассказывал, что если собака скалит зубы, а хвост у нее прямой, значит, это волк. Катя взяла камешек и за­махнулась:
— Пошел!
Собака поднялась и оскалила зубы. Катя заметила, что хвост у нее прямой, точно, как рассказывал папа.
"Что же делать?" — испугалась она.
Схватив Яшу, Катя кинулась в дом. Волк сделал не­сколько неуверенных шагов в сторону детей. Катя втолкнула Яшу в сени и дрожащими руками стала закрывать засов. Затем она подхватила мальчика и потащила в комнату.
"А если волк все равно как-нибудь залезет к нам в дом? — испуганно подумала Катя. — Что же будет с Яшей?"
Тут она вспомнила, что говорил папа: если волк укусит какую-нибудь шкуру, он не сможет вытащить оттуда зубы. На стене висел большой овчинный тулуп. Катя быстро сняла его, расстелила на полу, завернула в него братишку и закатила под кровать.
— Спи, Яшенька, спи,— прошептала она.
Оглядевшись, Катя схватила кочергу, что висела у печки, и стала у окна.
"Если волк будет лезть в окно, я стукну его по голове ",— решила девочка, хотя от страха ее всю трясло.
Не успела она успокоиться, как в дверь кто-то постучал. Катя плотнее прижалась к стене. Стук повторился.
— Катя! Катя! — послышался мамин голос. Девочка медленно приходила в себя, но с места не дви­галась.
— Катя! Доченька, это я, мама, открой! Наконец Катя поняла, что ее зовет мама, и с кочергой в руках пошла открывать дверь.
— Что с тобой? — удивилась мать, увидев испуганные глаза и бледное лицо дочери.
— Его нет уже?.. — пересохшими губами спросила девочка.
— Кого? — еще больше удивилась мать.
— Волка...
— Волка?! — переспросила она, перешагивая через порог. Следом за матерью вошел ее отец, Катин дедушка.
— Он был там,— показала Катя за дверь.
— Покажи-ка нам волка,— засмеялся дедушка и потере­бил бронзовую шапку кудрей на голове внучки.
Катя вцепилась в дедушку и потянула его на улицу.
— Смотрите, вот здесь он стоял,— остановилась она. Дедушка нагнулся, чтобы лучше разглядеть следы. Они на самом деле были большие.
— Да, пожалуй, здесь и правда был волк,— серьезно ска­зал он Марии, когда вернулся в дом.
— А где же Яша? — испуганно спросила мать.
Катюша молча подошла к кровати и так же молча нача­ла вытаскивать из-под нее свернутый тулуп. Дедушка стал помогать внучке.
— Катя, где Яша? — настойчиво спрашивала мать, обойдя все комнаты. — Почему ты молчишь?
Тем временем дедушка с Катей вытащили тулуп, развернули, а там Яша спит.
— Зачем ты его сюда положила? — не понял дедушка.
— Папа говорил, что если волк укусит что-нибудь волоса­тое, то он не сможет больше открыть рот.
Дедушку рассмешила находчивость внучки.
— Папа, что ты ее слушаешь, выдумщицу! — поднимая Яшу, сказала Мария. — Вчера Петя читал из Библии про овец и волков, вот она сегодня и перепутала собаку с вол­ком. Бедный мой мальчик, весь вспотел, как будто в воде ле­жал,— приговаривая, мать понесла сына на кровать.
Неожиданно домой пришел Петр. Дедушка рассказал ему Катины переживания и показал следы на песке. Отец согласился, что следы волчьи и тут же загнал овец в загон.
Семья села обедать. Катя глянула в окно и, задрожав от страха, закричала:
— Папа! Смотри, волк!
Петр схватил ружье и выскочил на улицу. Послышалось два коротких выстрела. Отец погнался за зверем, но тот ушел в лес, оставляя на земле капельки крови. Видно, Петр все-таки ранил его в ногу.
За столом дедушка подметил:
— Значит, не придумала Катюша про волка. Нужно ка­раулить, чтобы в загон не забрался и овец не порезал. Что бы это значило? Еще тепло и в лесу много дичи, а волки так близко подходят к жилищу...
— Мы же на окраине живем, рядом с лесом, а тут овцы, телята ходят, есть чем поживиться,— отозвался отец. — Сла­ва Богу, что детей не тронул.
— Да, только Бог сохранил, по-другому не скажешь,— согласился дедушка, вытирая усы.
* * *
Наступил 1938 год. В начале марта, когда еще толстым сло­ем лежал снег, во двор Зигертов въехал "черный ворон". Пять милиционеров и несколько мужчин в штатском вошли в дом.
— Зигерт Петр, вы арестованы! — первое, что сказали незваные.
Отцу тут же надели железные наручники.
— Все ваше хозяйство именем закона изымается в соб­ственность государства! — громко добавил руководитель опе­ративной группы.
Мария кинулась к мужу.
— Стой! Нельзя! — преградил ей путь милиционер.
Петра вывели из дома, не дав даже проститься с семьей. Уже около машины он повернулся, поднял руки в наручни­ках и крикнул:
— Надейтесь на Господа! Молитесь! Встретимся на небе у Господа!
Его тут же втолкнули в машину и увезли.
А милиция и понятые орудовали во дворе, в сарае. За­хлопали двери, калитки, ворота. Корову, овец и коз выгна­ли во двор и уже через несколько минут погнали вдоль улицы на колхозный двор.
В доме сделали обыск. Забрали всю духовную литерату­ру и даже сорвали со стен библейские тексты, написанные на стекле.
Катя плохо понимала происходящее, но со страхом на­блюдала за тяжелым сапогом милиционера, который ярост­но топтал красивый текст, что висел у нее над кроватью. На нем было написано: "Бог есть любовь".
На следующий день во двор въехали колхозные подводы и на них погрузили весь запас пшеницы, муки и сена.
Мария ждала пятого ребенка. С ужасом глядя на бес­человечный грабеж, она умоляла то одного, то другого ми­лиционера:
— Вы же видите, в каком я состоянии, не забирайте последний хлеб! Оставьте хоть что-нибудь детям!
Но ее мольбы остались без внимания. Бессердечные люди молча очистили амбар и погреб.
Когда подводы уехали, поместье Зигертов, казалось, сто­нало и плакало от причиненного ему зла. Открытые ворота, калитки и двери, покачиваясь от ветра, издавали жалобный скрип. Три большие березы тоскливо опустили свои тонкие ветви, как бы ища сострадания.
Мария стояла посреди двора растерянная и отрешенная.
"Что же будет дальше?" — стучало у нее в висках. Она ни­чего не могла сообразить. Холодный мартовский ветер тере­бил ее одежду. То ли от холода, то ли от пережитого она вся дрожала. В сознании все ясней вырисовывалась картина одиночества и нужды. Вконец продрогшая, она вошла в дом и позвала до смерти напуганных детей.
— Дети, вы видели, что происходило вчера и сегодня? — спросила она охрипшим голосом. — Нас ждут большие труд­ности. Давайте молиться Богу.
Все встали на колени и со слезами просили Бога защи­тить их и довести до неба.
В тот день в их небольшой деревне забрали тридцать во­семь мужчин, разрушили тридцать восемь семей.
В пору этих страшных событий Кате исполнилось пять лет. Она часто видела мать плачущей, особенно когда она пряла, слезы одна за одной катились по ее щекам. Катя думала, что маме жалко папу и тоже плакала с ней.
Мария, глядя на происходящие вокруг беззакония, не переставала ужасаться. Чудовищным разорениям, каза­лось, не будет конца. Народ был в панике. Никто никому ничего не объяснял. Правды добиться было невозможно. Несколько раз Мария пыталась узнать хоть что-нибудь о муже, но безрезультатно. Все двери перед ней были за­крыты. Одно лишь узнала она, что Петра объявили врагом народа. Естественно, она тоже ощутила враждебное отно­шение властей и окружающих ее людей.
Единственным утешением Марии оставалась чудом уце­левшая Библия. Во время обыска Мария спрятала книгу под фартуком, а потом зарыла в снег. Теперь она часто читала Писание вместе с детьми и, как могла, объясняла прочитан­ное, стараясь направить детей к Богу.
Однажды, читая книгу Иова, Мария остановилась на словах: "Земля отдана в руки нечестивых".
— Это, наверное, про наше время написано,— задум­чиво сказала она. — Нет мира нечестивым, разрушение и пагуба на путях их. Это точно. Дети, из-за того, что мы верующие, у нас больше будет трудностей. Но Господь обе­щал не оставить нас одних в это страшное время. Помните, папа когда-то читал нам про овец среди волков. Вот и до нас дошли эти трудности. Кажется, живьем поглотить гото­вы нас. Но мы будем молиться и верить Господу, Он никог­да никого не обманывает.
И они молились. Каждый день молились друг за друга и за отца, чтобы он вернулся домой.
В середине лета у Марии родился сын, а когда малышу исполнилось восемь месяцев, он умер. После смерти грудно­го ребенка Марию сразу потребовали на работу в колхоз, но из-за малого Яши устроили недалеко от дома, и она могла хоть изредка прибежать домой и посмотреть на детей.
* * *
Прошло три года, как забрали отца.
Мария изо всех сил старалась прокормить семью, и хоть скудно жили, но не голодали. Лена и Вася оставили школу и тоже работали в колхозе. Мария следила за чистотой жи­лища и одежды, и у нее в доме не было вшей, в то время как многих односельчан они буквально заедали. Но уследить за духовной чистотой своих детей Мария не смогла. Она не пе­реставала молиться с ними и читать Библию, но с болью в сердце замечала, что Васю влечет мир и он отбился от рук.
В их селе была небольшая дружная община, но после того как забрали проповедников и руководящих братьев, остались женщины с детьми да старушки. Они оказались неподготовленными к лютым испытаниям и вместо страха Божьего дали в своем сердце место страху человеческому.
Мало-помалу христиане перестали собираться на молит­ву, начали слабеть и остывать в вере. На слабые женские плечи легло воспитание детей и ежедневные изнуритель­ные работы в колхозе.
Мария с невыразимой тревогой замечала, что дети пере­стают бояться греха. Если неправда всегда считалась в их семье самым большим грехом, то теперь Вася совсем не бо­ялся обманывать. Мать много плакала из-за него, просила не забывать Бога и стремиться к Нему, но сын не прислу­шивался к ее просьбам.
Однажды Вася подозвал Катю и сказал:
— Пойдем к соседям в огород, поедим паслен! У них его так много, что мешает картошке расти.
— Разве это можно делать? Это же воровство! — удивлен­но посмотрела на брата Катя.
— Если не пойдешь со мной, я тебя побью! — пригрозил Вася.
Катя испугалась угрозы и пошла. Среди картофеля дети нашли паслен и стали есть. Его оказалось не так уж и много, как говорил Вася, и Катя, не соблюдая никаких мер предосто­рожности, вставала во весь рост и искала новые кусты. Ее зо­лотоволосая голова хорошо виднелась среди зеленой ботвы.
— Катя, не вставай, присядь! — сердито приказывал ей Вася.
— Зачем? Мы что, воруем? — наивно спрашивала она, переходя к другому кусту.
Вскоре их увидели соседи и прогнали с огорода, да еще и матери пожаловались.
После строгого разговора с мамой прошло совсем немного времени, и Вася опять позвал с собой сестренку:
— Пойдем со мной! На крыше колхозного склада висит табак, возьмем немного. Я тебя подсажу, и ты скинешь отту­да несколько связок табачных листьев.
— А это не будет воровством?
— Нет, не будет,— уверенно ответил Вася.
— Зачем тебе табак? — не унималась девочка.
— Мы положим его дома, чтобы моль не завелась.
Никем незамеченные, они добрались до склада. Вася подсадил Катю на крышу, и она сбросила несколько связок сухих табачных листьев.
— Хватит? — крикнула Катя сверху.
— Тише! — шикнул на нее Вася.
— Зачем тише? — так же громко спросила Катя. — Ты, наверное, снова воруешь?
— Я тебе сказал: потише! Замолчи!
— Ты точно воруешь, поэтому боишься, чтобы нас никто не услышал! — забеспокоилась девочка. — Нет, воровать я не хочу! Я слезаю!
Рассерженный Вася поддержал Катю и, когда она уже спрыгнула на землю, стукнул ее по спине.
— За что ты меня бьешь? — возмутилась Катя. — Я все маме расскажу!
— Если расскажешь, я тебя отлуплю! Эти слова еще больше утвердили Катю в подозрении, и как только мама пришла с работы, она тут же доложила:
— Мы с Васей сегодня брали на складе табак. Он сказал, что табак нужен от моли и это не воровство...
Не успела она договорить, как Вася толкнул ее так, что она упала. Он кинулся бежать, но мать поймала его за руку и долго разговаривала с ним, умоляя его оставить грех. Нагнув голову, Вася молча выслушивал увещания, но сердце его оставалось черствым и холодным. Для матери же это было большим горем.
Немного успокоившись после беседы с сыном, Мария ска­зала Кате:
— Вы действительно воровали табак. Это грех. Ты за­помни, что брать чужое без разрешения — это воровство. Вася начал курить, вот ему и понадобились эти листья. А моли у нас нет, ей здесь нечего есть.
* * *
Шел 1942 год. Новая волна опустошения захлестнула и без того убогое село. Всех хоть немного трудоспособных отправляли в трудармию. Никто не объяснял куда и на какой срок. Людей увозили за сотни километров от дома и они работали на заводах и в шахтах под строгим надзо­ром, точно заключенные.
Из семьи Зигерт забрали в трудармию семнадцатилет­нюю Лену и пятнадцатилетнего Васю. Мария сильно пере­живала и много плакала о детях, но уберечь от этого несчас­тья не смогла. Провожая их, она просила:
— Дети, бойтесь Бога, не делайте греха. Не забывайте молиться. Он не оставит вас, если вы не оставите Его.
Теперь их семья стала еще меньше. Прошло пять лет, как из дома увезли мужа, а теперь безжалостная рука выхватила и детей. Кто мог понять глубочайшие страда­ния матери?
Дом заметно обветшал, из каждого угла выглядывала бедность, но Мария на это не обращала внимания. Для нее было важно хоть как-то прокормить семью.
Особенную милость Бог оказал Марии в том, что уже без мужа она приобрела корову, которая стала их основной кормилицей. Они с большим трудом заготавливали корм на зиму. Но теперь старших детей не стало, а младшим та­кой труд был просто не под силу. И хотя Катя с Яшей все лето бегали по полю, ловили круглые легкие шары перека­ти-поля и заполняли ими свой длинный сарай, этого было далеко недостаточно.
Пришел день, когда Мария печально сказала:
— Сегодня отдадим корове последнюю солому, завтра нечего давать.
Катя озабоченно посмотрела на маму и подумала: "Чем же завтра будем кормить корову? "
Недалеко от них была колхозная ферма. Глядя на ее длинную черепичную крышу, Катя спрашивала себя: "Если я возьму на ферме один мешок соломы, неужели это будет грехом?"
На землю мягко опускались сумерки. Мама была на работе.
— Яша, ложись спать,— надевая старенькое пальтишко, сказала Катя.
— А ты куда? — удивился он.
Катя не хотела говорить о своем намерении, но скрыть было просто невозможно. Яша не отстал от нее, пока она не открыла свою тайну.
— Я пойду на ферму и принесу для коровы мешок соло­мы или сена. Не знаю, что удастся взять.
— Это сено не будет ворованное? — встревожился Яша.
— Не знаю,— хмуро ответила Катя.
— Я тоже пойду с тобой.
Катя дала брату корзину, а сама взяла мешок. На фермерском дворе никого не было. Дети наполнили корзину и мешок соломой и принесли домой. На душе у Кати было неспокойно.
Густые сумерки заползали через окно в дом. Катя уложи­ла Яшу спать и села у окна, наблюдая, как на небе одна за другой загораются звезды. В доме было прохладно. Можно было бы залезть к Яше под одеяло и согреться, но Катя хоте­ла дождаться маму и рассказать про солому.
Ей вспомнились Лена, Вася, потом отец... Как давно она его не видела! Вернется ли он когда-нибудь домой?
"А что, если маму тоже заберут? Что мы будем делать?" — вдруг пришла Кате страшная мысль, и она испуганно съежилась. Но тут послышались шаги, и Катины мрачные мысли в один момент рассеялись. Пришла мама!
Она вошла как будто окутанная белым холодным обла­ком и удивленно спросила:
— Доченька, ты еще не спишь?
— Мама, мы с Яшей взяли на ферме солому — мешок и корзину, чтобы покормить корову, это же не воровство?
Мария поняла, почему Катя не спала. С большой любо­вью глядя на свое наивное дитя, мать хотела успокоить ее, но путем неправды не могла. И хотя ей до боли было жаль простодушную девочку, она сказала:
— Доченька, конечно, это воровство. Солома же не наша, а колхозная. Никогда больше так не делайте. Мы лучше на­режем веток, запарим их кипятком и будем кормить корову.
Больше дети не ходили на ферму за соломой.
Однажды к вечеру, когда Мария ушла на работу, Катя с Яшей смотрели из окна на улицу. Им очень хотелось побегать по нетронутому снегу, но мама запрещала выхо­дить из дома, потому что у них не было теплой одежды и обуви и они могли простудиться. И все же искушение было так велико, что дети, будто забыв мамино приказа­ние, оделись, как могли, и вышли на улицу.
В этот раз нетронутый снег был только на колхозном дворе, и они пошли играть туда. Дети бегали от одной сеял­ки до другой. Вдруг они обнаружили в одной сеялке полный бункер ржи.
— Давай перенесем это домой,— быстро сообразила Ка­тя. — У нас будет много хлеба!
— А что мама скажет? — насторожился Яша.
— Эту рожь забыли, наверно! Она же ничья! — сказала Катя, и они побежали домой.
Катя постелила на пол тряпку, дала Яше маленькое ведерко, сама взяла побольше, и всю рожь из сеялки они перенесли в дом.
Мария пришла с работы и ахнула:
— Дети, неужели вы воровали?
— Нет, мы не воровали,— ответила Катя.
— А где вы взяли зерно?
— Яша в сеялке нашел, там был полный бункер. Мы все вытащили. Яша даже подмел бункер.
— Если кто-нибудь узнает, что вы сделали, беды не ми­новать.
Марии было не по себе. Хотя она понимала, что зерно могли забыть с самой посевной, а может, кто-то припрятал для себя и хозяин вряд ли найдется, но иметь в голодное время в доме зерно — опасно.
— Почему вы не спрятали его в ящик? — наконец спро­сила мать.
— Я не догадалась,— подняла брови Катя и кинулась со­бирать зерно.
Этой ржи им хватило надолго. Всю зиму Мария добав­ляла в муку вареную картошку или фасоль и пекла хоро­ший и сытный хлеб.
Пришла весна. Мария сажала огород возле дома и с тре­вогой думала о том, не заберут ли и ее в трудармию. Серд­це замирало от одной мысли: что будет с детьми? В селе не осталось никого из родственников, кто бы мог их приютить.
Предчувствие сбылось. В начале июня мать с глубокой скорбью сказала детям, что завтра ее увезут в трудармию, в Петровский район, на завод, где делают соду.
Работающих людей в селе остались единицы — кого за­брали на фронт, кого угнали в трудармию. Из верующих ос­талось несколько старушек, которые давно перестали посещать друг друга.
Катя больше всего боялась остаться без мамы, она зна­ла — если маму заберут, их отвезут в какой-нибудь детдом или же им придется скитаться из дома в дом.
И вот это страшное время настало. Мария побежала к старичкам Сверчковым. Бабушка Марфа когда-то ходила на собрание, а дедушка был неверующим. Вместе с ними жил дядя Кондрат, неверующий бабушкин брат. Мария упросила старичков приютить у себя детей и в придачу отдала корову и огород. Дети в тот же вечер перешли к Сверчковым.
Тихая летняя ночь окутала все бархатным нарядом. Ма­рия присела у кровати детей, пристально вглядываясь в их милые, родные лица. На ее лице — тень страданий. Родное ее гнездо окончательно разорено. Ей приходится оставлять у чужих людей десятилетнюю Катюшу и семилетнего Яшу.
Разрываясь от горя, сердце Марии взывало к Богу:
"Господи, они еще так малы, как они будут жить одни? Прошу Твоей милости для них, сбереги их в этом жестоком и холодном мире. Боже, сохрани в их сердцах веру в Тебя. Дай им одежду и хлеб насущный..."
Бабушка Марфа, не в силах смотреть на страдания мате­ри, обняла ее за плечи:
— Доченька, вздремни хоть чуток, завтра ведь у тебя дальняя дорога.
— Не спится, бабуль.
— Верю, голубушка...
— Спасибо вам, что согласились взять детей. Ради Госпо­да, потерпите! Легко не будет, голодно везде; можете Катю заставлять по дому работать, она шустрая, что-нибудь по­может.
— Я-то ничего, вот дед у меня, сама знаешь, безбожник, да и Кондрат тоже. Может, детям не совсем будет удобно у нас, но все же не под открытым небом. Будем надеяться на Господа.
Мария так и не сомкнула глаз до утра. Забрезжил рас­свет, и настал час разлуки. Невозможно передать те глу­бочайшие страдания, какие переживали дети и мать расставаясь.
Катя запомнила последнее наставление матери:
— Молитесь всегда. Бог слышит молитвы сирот и отвеча­ет на них. Он вас не оставит.
Среди скромных пожитков у Кати была отцова Библия. Катя не умела читать, но решила хранить книгу как доб­рую память об отце и матери. Книга была очень старая, потрепанная, с пожелтевшими листочками, но Катя доро­жила ею, потому что там было написано об Иисусе Христе и о всемогущем Боге, Который слышит молитвы сирот.
Однажды бабушка Марфа спросила:
— Катя, где твоя Библия?
— Лежит на окне.
— Пойди посмотри на нее.
Девочка отодвинула занавеску и увидела, что на подо­коннике, в старой обложке, лежит всего несколько листоч­ков от Библии.
— Бабушка, а куда она делась? — испуганно спросила Катя.
— Дядя Кондрат скурил,— грустно ответила бабушка.
Кате стало страшно, а потом так горько, что она не вы­держала и громко зарыдала. Для нее это было большое горе. Бабушка понимала ее печаль и не останавливала, дала выплакаться. А когда рыдания стихли, она утешала девочку, как могла. Потом, чтобы как-то смягчить Катино горе, бабушка предложила ей выучить наизусть коротень­кое рождественское стихотворение.
— Этот стишок никто у тебя не отнимет, он всегда будет с тобою, где бы ты ни была...
К сентябрю дедушка Сверчков написал Марии Зигерт письмо, в котором сообщил, что их дочь взяли в трудармию и она привезла им троих внуков, и теперь Катю и Яшу они не могут держать у себя.
Мария забеспокоилась и решила бежать с трудармии, чтобы найти детям пристанище.
Как-то ночью Катя проснулась от того, что кто-то крепко обнимал ее и ласково звал:
— Катя! Катюша! Катя открыла глаза.
— Мама! — обрадовалась она и, выскочив из постели, с необъяснимой радостью повисла у мамы на шее.
Но вдруг Катя вспомнила, что дедушка днем говорил: "Милиция уже пять дней ожидает двух женщин из нашего села, сбежавших из трудармии. Одна из них — ваша мать".
Радость тут же сменилась печалью.
— Мама, тебя снова милиция заберет! — сказала Катя и горько заплакала.
— Я знаю, доченька,— ответила мама, приглаживая Ка­тины растрепанные волосы,— но дедушка написал мне, что не может вас больше держать у себя. Я должна найти вам квартиру.
Этой же ночью Мария пошла по знакомым просить при­нять детей, но никто не соглашался. Мария обещала отдать корову и огород, но и это не помогало.
Наконец Аня Шефер, у которой тоже было двое детей и старенькая больная мать, согласилась взять к себе детей Зигертов. Мария собрала Катю с Яшей и глубокой ночью повела к Шеферам. По дороге она расспрашивала, как жи­ли дети без нее, и тут же наставляла:
— Катя, ты — старшая, смотри за Яшей. Яша, слушай Катю, слушайтесь тетю Аню. Сиротам трудно жить, их час­то обижают, но вы терпите, не капризничайте. Дети, всегда молитесь, все рассказывайте Господу, Он обещал слышать наши молитвы.
— Мама, не оставляй нас здесь, возьми с собой,— прижи­маясь к матери, жалобно просил Яша.
— Со мной нельзя, сынок, милиционер не пустит. Там одни взрослые работают, там тоже трудно жить. У нас с вами, дети, одно избавление — уйти к Иисусу на небо, но для этого нужно Господа любить и свято жить, чтобы Он признал нас Своими. Дети, я буду молиться за вас и вы ни­когда не забывайте молиться, чтобы нам всем быть на небе!
Утром старик Сверчков пошел в правление колхоза и до­ложил, что Мария Зигерт вернулась из трудармии. Ее сразу же арестовали. За побег Марию гнали пешком более ста ки­лометров, до первой узловой станции. Никакие мольбы и просьбы о прощении не помогли, бедная женщина с трудом преодолела этот путь.
* * *
Год выдался неурожайным. У Шеферов, кроме шести ведер картошки, ничего не уродило. У Зигертов урожай тоже был скудным, но все же накопали немного картошки, собрали фасоль, капусту. Конечно, собранного урожая было далеко недостаточно, чтобы шестерым прожить до весны. Уже в начале зимы все запасы кончились, а помощи ни от односельчан, ни от колхоза не было никакой. И только после нового года неожиданно детям-сиротам колхоз выде­лил помощь — по 50 грамм муки в день на каждого.
Пшеница росла вместе с полынью, отделять семена сорняков от зерна в колхозе не могли и мололи вместе с по­лынью, поэтому мука была очень горькая. Сваренную из нее похлебку при самом жутком голоде невозможно было есть. Аня Шефер приспособилась лепить из этой муки маленькие пресные лепешечки и запекала их на плите — получались тоненькие хрустящие пластиночки, какая-никакая, а все же еда.
В доме часто не было ни крошки, и Катя, глядя на свои опухшие ноги, не могла понять, почему у нее такие толстые ноги, а силы нет и она едва может ходить. Однако девочка терпеливо все переносила.
Труднее всего было Кате смотреть на Яшу, который час­то жалобно плакал от голода. Нередко она отдавала ему свою порцию утренней еды, но это не помогало мальчику. Не зная, чем еще ему помочь, Катя надевала большие материны шлепанцы на деревянной подошве и шла на улицу. Мороз тут же хватал Катю своими клещами и, кажется, готов был задушить. Одетая в одно единственное латаное-перелатаное платье из редкой мешковины, заку­танная в старый материн платок и подвязанная черным фартуком, Катя с трудом добиралась до колхозных амбаров. Обессиленными руками она трясла двери, стучала по ним кулаками в надежде, что через щели что-то высыплется. И действительно, бывало, высыпалось.
Сегодня через щель посыпалась фасоль. Девочка стала собирать ее в дырявый фартук.
Вдруг около нее появился председатель колхоза.
— Ты что тут делаешь? — грозно спросил он.
— Кушать хочу,— умоляюще посмотрела на него девочка.
Хотя председатель слыл суровым человеком, но в этот раз он ничего не сказал девочке.
Подобрав все до зернышка, Катя пошла домой. Варить фасоль не стали — показалось, что это очень долго ждать, поджарили зерна на печке и съели.
Жизнь была трудной, а порой невыносимой. В деревне многие умирали с голоду. Катя все чаще вспоминала мами­ны слова: "Вы молитесь, Бог сирот слышит..." И она моли­лась. Выходила в сарай, становилась на колени и говорила Богу о своем желании, которое никому больше не рассказы­вала. Катя молилась о том, чтобы умереть... Она даже под­сказывала Богу, как это сделать: "Господи, сделай так, чтобы первый Яша умер, а потом и я..." В этом она видела единственный выход и поэтому по несколько раз в день выходила в сарай и со слезами умоляла Господа: "Возьми, пожалуйста, Яшу к Себе на небо, а потом и меня!"
Вот уже несколько дней у детей не было во рту ни крош­ки. Яша сквозь слезы говорил:
— Я сейчас, наверное, умру... так кушать хочу... "О, как хорошо! Потом и я умру",— радостно подумала Катя, а вслух сказала:
— Знаешь, Яша, я молюсь, чтобы Бог тебя забрал, а по­том и меня. Наверное, мы вдвоем скоро умрем. На следующее утро Яша проснулся рано.
— Катя, слышишь,— разбудил он сестренку,— ты не мо­лись больше о смерти, мы все равно не умрем. Помнишь, мама сказала, что Бог слышит сирот и что мы не умрем.
"Неужели мы правда не умрем?" — грустно подумала Катя. — Что же тогда делать дальше? Жалко Яшу, он так страдает..."
Мамин наказ "смотри за Яшей" Катя восприняла так серьезно, что не заботилась о себе, думая только о нем. Страдания брата она переносила гораздо тяжелее, хотя и сама терпела сильный голод.
Накануне Рождества Катя решила собрать для Яши какой-то подарок. Она надела на себя все, что только нашла из одежды, взяла сумку и пошла по деревне в те дома, где люди еще что-то ели. Зашла в первый дом и роб­ко спросила:
— Можно рассказать вам стих?
— Расскажи,— разрешили хозяева.
Катя рассказала тот стишок, что научила ее бабушка Марфа Сверчкова. В награду ей дали два маленьких све­кольных пряничка. Девочка быстро сунула их в сумку. Ей очень хотелось съесть эти прянички, но она говорила себе: "Нельзя их есть, нужно Яше отнести". И все же рука сама тянулась в сумку.
"Я чуть-чуть... только попробую,— решила Катя. — О! Как вкусно! Но больше нельзя... это для Яши ".
В другом доме Кате дали маленькую лепешечку. Она уже хотела идти домой, но вспомнила про учительницу и решила зайти к ней.
"Что она скажет, если я расскажу свое стихотворение? — подумала Катя. — Она же неверующая... Ну и что! Все рав­но расскажу".
Постучав в дом учительницы, Катя едва смогла выгово­рить посиневшими от холода губами:
— Можно, я вам стих расскажу?
Ирина Генриховна с интересом рассматривала гостью.
В деревне все знают друг друга, и она знала, что перед ней — дочь верующих родителей. Девочка дрожала от холо­да. Жалкая одежда лишь скрывала ее наготу и никак не могла согреть.
— Сначала погрейся, а потом расскажешь,— ответила учительница. — Подойди сюда поближе, здесь теплее,— открыла она дверцу печки.
В топке горели дрова, и горячий воздух охватил замерз­шую девочку. Учительница молча рассматривала ее, а когда она нагрелась и перестала дрожать, сказала:
— Теперь расскажи свое стихотворение.
Катя бодро рассказала рождественский стих. Учительни­ца украдкой смахнула набежавшую слезу. В детстве она то­же знала это стихотворение, но веру в Бога не сохранила.
"Сейчас легче жить без веры,— думала учительница. — Вот наглядный пример: у этой девочки нет родителей, она голодает, и Бог ничего не делает для нее, хотя она и верит Ему".
И тут Ирина Генриховна вспомнила библейскую исто­рию о пророке, который умер, оставив жену в долгах. Детей должны были продать за долги отца, но этого не произош­ло. Богобоязненный человек оставил семье духовное богатство — дети и жена умели слушать Бога и доверять Ему. И это доверие решило долговую проблему.
"Возможно, и здесь так,— подумала учительница. — Песня еще не спета, как говорится. Девочка только начи­нает жить. Кто будет в выигрыше — те, кто искореняют веру, или те, кто ее сохраняют,— жизнь покажет. Слово Божье однако говорит, что надеющиеся на Господа обновят­ся в силе..."
— Бедная девочка! — сказала она и, как бы спохва­тившись, добавила: — Послушай, Катюша, ты хочешь быть моей дочерью?
Катя внимательно посмотрела на учительницу своими живыми глазами, подумала немного и ответила:
— Если вместе с Яшей, то да!
— Ну нет! Яша мне не нужен. Тебя я могу удочерить...
— Тогда я не хочу. Нет, одна я к вам не пойду,— реши­тельно отказалась Катя.
— Почему же? Я тебе сразу новое платье дам и валенки. У тебя будет все, и голодать не будешь. Ты сможешь в шко­лу ходить. Ты же не училась?
— Нет, не училась. Меня Лиза Шефер немного учила читать...
— Во-от! Оставайся у меня! Научишься хорошо читать и писать.
Кате понравилась Ирина Генриховна — такой у нее добрый и приятный голос и сама она, видно, добрая очень, но почему она не хочет взять к себе и Яшу? Разве их можно разделять, ведь они же родные! Но если она Яшу брать не хочет, тогда и Кате у нее нет места...
— Нет! — решительно и грустно сказала Катя. — Мне мама сказала, чтобы я смотрела за братиком и молилась за него, как же я брошу его одного? Нет, я не хочу. Лучше я буду жить так.
Сердце учительницы было тронуто этим ответом. Она удивилась послушанию девочки и ее большой любви к бра­ту. В то время, когда люди воюют между собой, эта голо­дающая девочка отказывается от своего благополучия ради брата!
"Такое сейчас встретишь редко, разве только в хри­стианских кругах,— подумала Ирина Генриховна." — Вот оно, прекрасное духовное наследство, что оставили ей родители ".
Она поставила на стол полную тарелку густого супа и пригласила Катю:
— Иди покушай!
Съев суп, Катя даже не почувствовала, что у нее в желуд­ке что-то есть. Учительница положила в ее сумку пряников и проводила до калитки.
О, как рада была Катя! Ей хотелось поскорее отдать Яше гостинцы, но большие деревянные шлепанцы сильно сколь­зили и, разъезжаясь, замедляли бег. Тогда Катя сняла их, взяла в руки и поспешила домой.
— Яша! Яша! Я принесла тебе что-то!
— Что? — с трудом веря, радостно отозвался он. Катя вытряхнула содержимое сумки. У мальчика загоре­лись глаза. Как давно он не ел ничего подобного!
— Иисус нам тоже послал подарок на Рождество! Яша с наслаждением откусил пряничек. "Нет, не хорошо одного Яшу угощать",— подумала Катя и принялась делить все на пять частей.
—Ты не должен съесть все один, это не хорошо, надо уго­стить всех... — приговаривала она.
Все были безмерно рады гостинцам — сегодня еще никто ничего не ел.
На следующее утро Катя спустилась в погреб и прощу­пала весь пол, надеясь найти хоть несколько маленьких картошечек, но напрасно. Ей снова пришлось ходить по деревне и просить милостыню...
* * *
Неожиданно из трудармии вернулась отцова сестра — тетя Соня. Ее муж — дядя Роман — тоже был в трудармии. Четверо их детей жили у чужих людей, и теперь она собра­ла их, чтобы жить вместе.
Вначале Катя с Яшей ходили к ней каждое воскресенье. Тетя радушно встречала их и кормила, чем могла. Катя видела, что у них на столе было очень мало еды, и ей стало неудобно ходить к ним каждую неделю, они с Яшей реши­ли бывать у них реже.
Как-то в воскресенье после завтрака, заметив, что дети никуда не собираются, тетя Аня недовольно спросила:
— Дети, почему вы сегодня не идете к своей тете?
— Нам неудобно каждое воскресенье ходить к ним...
— Одевайтесь сейчас же и идите! — строго приказала тетя Аня.
Катя покорно собрала Яшу, и они вышли на улицу. У са­рая остановились. Дул холодный пронизывающий ветер. Идти не хотелось. На душе было очень тяжело.
— Господи, возьми нас к Себе, Ты видишь, что мы здесь лишние,— сквозь слезы молилась Катя.
Яша прижался к ней, не зная, что ему делать. Долго они стояли под открытым небом, а потом все же вернулись в дом. Вся семья еще сидела за столом и продолжала завтракать. Напротив каждого стояла тарелка с густым фасолевым супом.
От неожиданности Катя остолбенела и в одно мгновение поняла, что их отправили из дома, чтобы скрыть пишу!
— Ого! У нас был жидкий суп, одна вода, а у вас столько фасоли! — вырвалось у Кати, и она горько заплакала.
— Почему вы не пошли к тете Соне? — ничуть не сму­тившись, напустилась на них тетя Аня.
— Нам стыдно,— сквозь слезы ответила Катя,— у них так мало еды, и они нам еще отделяют...
Катя вспомнила, что мама говорила ей: "Будешь расти сиротой, не раз заметишь, как тебя обижают и в одежде, и в еде, но ты не обижайся, а все Господу рассказывай. Он никого не обижает".
И Катя старалась так поступать.
В феврале отелилась их корова. Тетя сварила в чугунке молозиво. Получился плотный сгусток. Утром дети получили по небольшому кусочку вкуснейшего кушанья и были без­мерно рады. После завтрака Катя помыла посуду, подмела пол. Ничего не подозревая, она собрала мусор и вышла в сени. И вдруг она увидела, что Лена и Берта стоят возле чу­гунка и едят молозиво. Оказывается, его еще там так много!
— Разве так можно? — снова вырвалось у Кати недо­умение и слезы потекли по щекам. — Мы ведь тоже хотим кушать!
Тут появилась тетя Аня и, как ни в чем не бывало, вер­нула Катю в дом:
— Мусор не выноси в сени, оставляй его возле двери, мы сами будем выносить, ты простудишься.
Катя поняла, почему ей запретили выходить в сени.
"Почему они не делят все поровну? — возмущалась она. — Это же наша корова! Мы получаем корм для коровы, потому что сироты..." Горькая обида разрывала ее детское сердечко.
Катя ничего не рассказала Яше. Она плакала и продолжа­ла молиться и надеяться, что Господь заберет их. "Бог все рав­но услышит мои молитвы, и сначала Яша умрет, а потом я..."
И Бог на самом деле услышал ее молитвы, но распорядил­ся не так, как хотела Катя. Нечестное отношение к сиротам не осталось у Бога без внимания.
Как-то раз Катя взяла свою дневную норму муки, вскипя­тила воду в кружке, без соли (ее не было), заварила муку и со­бралась с Яшей завтракать. В это время хозяйка позвала Катю в другую комнату.
— На, съешь сегодня мою пайку хлеба,— сказала она, протягивая что-то наподобие хлеба.
— Нет, я не возьму,— испуганно отстранилась Катя.
— Возьми,— грустно сказала тетя Аня,— мне сегодня приснился сон, что у тебя будет большая семья, а я уже не долго буду жить, мне не нужно себя беречь. Я думаю, что этот сон от Бога. Возьми этот хлеб и съешь сама. Я вижу, что ты часто отдаешь свое Яше, и если дальше будешь так делать, то умрешь.
Катя с удивлением выслушала тетю и сказала:
— Я не возьму, ешьте сами. Тетя Аня заплакала:
— Не обижай меня, возьми хлеб.
Катя так и не узнала содержание тетиного сна, но, вид­но, Бог под страхом смерти запретил этой нечестной женщи­не обижать сирот.
Ради послушания Катя взяла кусочек хлеба и тут же съела.
* * *
Был конец марта. Днем солнышко уже хорошо пригрева­ло, в воздухе пахло весной. Катя с трудом вышла на улицу. За огородом сразу же начиналось поле. Глядя на него, Катя вспомнила, как осенью их заставляли собирать на этом поле колосья, а потом там пасли скот. И вдруг ей вспомнился рас­сказ отца об израильском народе, который сорок лет получал от Бога хлеб в пустыне. "Богу ничего не стоит положить на поле колосья для нас",— подумала Катя. Эта мысль ей так понравилась, что она сразу же представила себе рассыпан­ные по земле колосья.
— Берта! — позвала она младшую дочь хозяйки, свою ро­весницу. — Посмотри на поле, как много снега стаяло! Давай наденем большие шлепанцы, чтобы не проваливаться в грязь, и пойдем поищем колосья!
— Ты что?! — удивилась Берта.
— Пойдем! Мне одной трудно идти, ты меня будешь под­держивать...
Катя так жалобно просила, что Берта согласилась.
— Ну что ж, пойдем...
Девочки никому ничего не сказали, взяли два старых мешка и пошли. Шли они очень медленно. Хотя проталины были недалеко, Кате этот путь показался очень длинным.
По дороге Берта вспомнила:
— Ты разве забыла, что осенью мы собрали там все колос­ки, а потом там паслись коровы и овцы. Зачем мы туда идем?
— Думаешь, Богу трудно положить там для нас немного зерна? — добродушно сказала Катя. — Он же давал израиль­тянам каждый день хлеб! Он может сделать такое и сейчас... Добравшись до первой проталины (она была намного больше, чем казалась издалека), девочки обомлели — на земле лежали жирные колосья по два, а то и по три вместе, будто их специально кто-то разложил.
— Видишь, Берта! — пришла в себя Катя. — Это Отец Небесный нам бросил, больше никто!
Берта ничего не ответила. Она нагнулась и стала быстро собирать колосья. Обессиленная Катя опустилась на колени и собирала колосья, ползая по мерзлой земле. Девочки на­брали два полных мешка.
"Как же мы донесем их домой?" — озадачилась Катя. Она так и не могла понять, почему у нее нет сил и опухают ноги, а Берта — не опухает и может быстро ходить.
— Берта, сходи домой за тележкой,— попросила Катя, завязывая мешок.
Берта послушно поспешила домой.
Весеннее бледно-голубое небо ласково смотрело на девоч­ку, сидящую на мешке посреди огромной проталины. А она, вытирая крупные слезы, от всего сердца благодарила Бога за рассыпанные по полю колоски.
"Добрый, любящий Бог приготовил нам большой пода­рок,— думала Катя, и сердце ее трепетало. — Правду го­ворила мама, что Бог слышит сирот и не даст нам умереть с голоду".
Вокруг толстым пластом еще лежал снег, а здесь, на об­наженной солнцем земле, лежал для сирот хлеб, приготов­ленный Богом.
Пока Берта с Лизой привезли тележку, Катя изрядно про­дрогла. Девочки погрузили мешки, посадили на них Катю и повезли домой. На ручной мельнице они смололи немного зерна и сварили настоящую кашу. Какой же у нее чудесный запах! Какая она вкусная! В семье был настоящий праздник.
К вечеру у Кати поднялась температура, ее знобило, но радость от случившегося днем была так велика, что она, казалось, не замечала болезни.
На следующий день Лиза с Бертой снова пошли на ту проталину. Катя тоже хотела пойти с девочками, но не смогла встать с постели. Девочки набрали еще два мешка. Председатель колхоза, услышав, что в поле есть пшени­ца, послал туда людей, но они не нашли ни одного колоска.
* * *
В день рождения Кати, когда ей исполнилось двенадцать лет, к Шеферам пришла тетя Соня.
— Я забираю детей к себе,— сказала она,— это все-таки мои племянники...
Никто не возражал, и дети быстро собрали свои пожитки и перешли к тете. О, какая это была радость!
В этот же день пришло письмо с самой печальной вестью: Зигерт Мария умерла... Катина радость тут же исчезла. Она безутешно рыдала, желая лишь одного — умереть и быть вместе с мамой.
Она плакала навзрыд, и тетя Соня не утешала ее, пони­мая, что в этом большом горе слезы хоть как-то облегчат сер­дечную боль.
С этого момента Катя остро почувствовала свое сиротство. На всей земле не было никого, кто бы переживал, думал или молился за них. От отца уже семь лет не было никаких известий. Старшая сестра и брат все еще были в трудармии.
К вечеру Катя немного утешилась. В этом помогла ей тетя Соня. Пригласив всех детей к столу, она горячо моли­лась Господу, вспоминая страдальцев и сирот. Катя ожила: "Нет, мы все-таки не одни, у нас есть тетя Соня и Гос­подь, Который любит нас".
Как ни было Кате горько, но с этого дня она перестала молиться о смерти.
Недолго прожили дети с тетей Соней в селе. Приехал из трудармии ее муж, дядя Роман, и сказал, что ему разреши­ли перевезти к себе семью. Так Катя и Яша попали в Петровский район на содовый завод, где работала и умерла их мама. Раньше здесь работали заключенные, а теперь толь­ко трудармейцы.
В шести километрах от завода, среди холмов, поросших лесом, стояло шесть двадцатиметровых бараков. В одном из таких бараков поселился дядя Роман с семьей.
Здесь тоже было голодно, и люди вынуждены были при­спосабливаться к условиям, чтобы выжить. Яша и младший сын тети Сони (они были ровесники) ходили в поле ловить степных сусликов. Каждый день семья съедала по одному сус­лику, и Кате казалось, что это самое лучшее мясо на свете.
Здесь тетя Соня научилась готовить новое блюдо из семян березки — всюду растущей травы. Эти семена мо­лоли, получалась черная мука. Из этой муки лепили шарики, варили и поливали их сусликовым жиром. Много есть этого кушанья нельзя было — сильно пучило живот. И все же эта еда поддерживала жизнь, а полезный суслико­вый жир укреплял организм, так что дети даже начали поправляться.
Дядя Роман работал на заводе с двумя старшими сыно­вьями и дочерью. Каждое утро Катя должна была вставать очень рано и нести им завтрак. Тетя Соня сшила ей ранец, куда складывала сухой завтрак, а бидон с супом Катя носи­ла в руках. С детства она привыкла много ходить, и шести­километровый путь через лес не утомлял ее. Были трудно­сти другие.
Однажды дядя Роман вместе с детьми получил зарплату и премию: плиточный фруктовый чай (очень большое лаком­ство) и четыре маленьких бутылочки спирта. Дядя Роман упаковал все в ранец и отправил Катю домой, приказав ей сходить в соседнюю деревню и поменять на продукты.
Была зима. В лесу можно пройти только по одной тро­пинке, потому что кругом глубокий рыхлый снег.
Издали увидев впереди трех мужчин, Катя встревожи­лась: "Если они узнают, что у меня в сумке, все заберут. Как же их обойти?"
"Боже, если это злые люди, сохрани меня! Защити, чтобы они меня не ограбили!" — взмолилась девочка.
Мужчины замедлили шаг.
"Что же делать? — словно молнии, метались мысли в Ка­тиной голове. — Повернуть назад — не успею убежать, да и к дому ближе, чем к заводу".
Подойдя ближе, Катя поняла, что мужчины хотят уступить ей дорогу. Двое стали по одну сторону тропинки, а один — по другую. Постукивая нога об ногу, они, улыба­ясь, ждали девочку.
"Как страшно! Господи, помоги мне, защити меня! " — трепетала Катя. Она шла совсем медленно. Вот осталось до мужчин всего несколько шагов.
"О Иисус! Помоги!" — взмолилась Катя и рванула с места.
Мужчины от неожиданности опешили. Потом что-то крикнув, они кинулись за ней, но гнались, наверное, не дол­го. Катя что есть силы бежала вперед, а когда была далеко от страшного места, оглянулась. Сзади никого не было. Как она радовалась, что Бог и в этот раз услышал ее и помог!
* * *
Наступила весна 1945 года. Несмотря на трудные, изну­рительные работы на содозаводе, люди не оставляли в за­пустении землю: сажали огороды, распахивали новые учас­тки. У дяди Романа было небольшое хозяйство, и они тоже посадили картошку, капусту, морковь и кое-какую огород­ную зелень.
В мае закончилась война. Кто-то еще возвращался с фронта, а многие, очень многие, плакали об утерянных родных. Однако в народе чувствовалось оживление — люди радовались наступившему миру. Среди трудармейцев слы­шался животрепещущий вопрос: "Что сделают с нами? Закончится ли вместе с войной наша каторга?"
И вот вышел приказ — распустить всех трудармейцев по домам! Люди с радостью засобирались оставить ненавис­тные места.
Дядя Роман с семьей тоже решил переселиться. Искать им особенно было нечего, и он купил дом в десяти километ­рах от содового завода.
Собрав свои скромные пожитки, они покинули зэковский барак и переехали на новое место жительства. Поса­женные огороды бросать не стали, а решили оставить Катю в бараке вместо сторожа.
Бедная девочка должна была жить одна, пока не уберут самые поздние овощи. Только Бог знает, как ей было страш­но оставаться одной в огромном пустом бараке! Полчища жирных крыс сновали по опустевшему помещению, вселяя ужас в бедное сердце девочки. Спала она на длинном столе, за которым раньше обедали трудармейцы.
Катя много молилась Иисусу. Ей часто было обидно и страшно, но жаловаться было некому, один Господь, Отец сирот и вдов, был близок к ней и хранил ее от зла. Катя верила, что Он слышит ее молитвы.
Иногда Катя ходила к тете Соне. Поглощенная бесконеч­ными заботами женщина не вникала в проблемы племянни­цы. Она обычно интересовалась, все ли в порядке на огоро­де, потом кормила Катю и отправляла в обратный путь. И Катя снова шла на свое поселение.
В лесу, вдали от бараков, у тети Сони с дядей Романом был еще один огород. Несколько дней уже Катя ходила туда окучивать картофель. В последний день, заканчивая работу, она задержалась дольше обычного. Солнце спешило к закату, и Катя решила идти в барак напрямик, чтобы вернуться засветло.
Катя хорошо знала местность и уверенно пошла через лес. Но вскоре она забеспокоилась: по времени уже должна бы попасть на нужную дорожку, но ее все не было. Тут послышался заводской гудок, и Катя решила дойти до заво­да, а потом уже домой. "Как же я заблудилась?.." — недо­умевала она, прибавив шагу.
Неожиданно деревья расступились, и перед Катей по­явилось большое кладбище. Она никогда еще не была здесь и ничего о нем не знала.
"Тут, наверное, трудармейцы похоронены!" — догадалась Катя и прижала руку к сильно бьющемуся сердцу.
На каждой могиле стояло от четырех до семи палочек с дощечками, на которых химическим карандашом были написаны имена.
"Здесь же, наверное, лежит и моя мама! — спохватилась Катя, и сердце ее забилось еще сильнее. — Может, я найду ее могилку..."
Катя могла прочесть свою фамилию, хотя и с большим трудом, по буквам.
Она переходила от одного холмика к другому, едва разби­рая расплывшиеся буквы на дощечках.
"Хотя бы найти..." — грустно думала она.
И нашла. На той могиле тоже было несколько табличек.
— Зигерт Мария Абрамовна... — несколько раз прочита­ла Катя.
Сердце ее замерло. Она опустилась на холмик, закрыла лицо руками, и слезы неудержимым горячим потоком поли­лись из ее глаз на прохладную безмолвную землю.
Вначале Катя просто плакала от боли, обиды и тоски, а потом стала молиться:
— Господи, мне так больно! Мне так трудно жить! Никто меня не любит и не заботится обо мне... Я никому не нужна, это правда. Ты видишь, что даже тетя Соня оста­вила меня одну в лесу, среди огородов и бараков. Никто не спрашивает, что ем, где сплю, хорошо мне или плохо. Все люди обходятся без меня. И даже Яша, которого я столько лет берегла, не вспоминает обо мне, ему хорошо с другими. Господи, я одна, я совсем одна на земле, я никому не нужна! Ты не оставь меня, Боже, помоги мне жить в этом мире...
Мало-помалу Катя успокоилась. Когда она подняла гла­за, то увидела, что солнце уже зашло, а темные сумерки, выползая из леса, окутывают землю мраком. Она взяла тяпку, подправила холмик, нарвала веточек и украсила ими могилку.
Закончив уборку, Катя хотела идти, но не знала куда — потеряла ориентир.
"Подожду до следующего гудка,— решила она и стала собирать скромные полевые цветы. — Мама уже на небе с Иисусом,— думала Катя. — Ей хорошо там... Когда же и мне будет хорошо? "
Раздался заводской гудок. Катя бережно положила на могилку свой последний подарок матери и пошла домой.
В лесу совсем стемнело. Через время раздался еще гудок, и Катя уверенно зашагала в нужном ей направлении. Дорогой она много молилась и беседовала с Господом.
Уже совсем стемнело, когда Катя подошла к бараку. Здесь ее, конечно, никто не ждал. Но Господь послал ей на сердце мир и тем утешил ее.
"Если Господь вывел меня из темного ночного леса, то, значит, и по жизни проведет",— думала Катя, засыпая.
* * *
Приближалась осень. Люди снимали урожай — лук, тык­ву и все, что поспевало. Похудевшая, немытая и нечесаная, Катя продолжала сторожить огороды.
Однажды ночью кто-то сильно постучал в окно.
— Кто там? — испуганно спросила девочка.
— Я за тыквами,— послышался мужской голос.
В бараке хранились чужие тыквы. Катя открыла дверь. Хозяин забрал свои тыквы и уехал.
Спустя некоторое время снова кто-то постучал.
"Кто же это теперь?" — похолодела Катя от страха.
Бараки стояли низко в земле, по самые окна. Катя подо­шла к окну. По голосу она узнала сторожа, которого сильно боялась. Этот мужчина раньше приходил сюда за молоком, и она его знала. Это был нехороший человек. Катя быстро оделась и, пока пьяный стучал в окно, выскочила в двери и убежала в конец огорода.
Сторож долго кричал и ругался, но, никого не найдя в бараке, ушел. Обхватив толстый ствол корявой сосны, дрожа от страха, Катя просидела на дереве до рассвета, а утром пошла в поселок и со слезами все рассказала тете Соне. Но тетя выслушала молча — нисколько не удивилась и не пожалела Катю. Только дочь ее сказала:
— Сама хороша. Веди себя так, чтобы никто не приходил...
Огорченная, Катя снова пошла в барак ожидать глубокой осени. После этого случая она боялась оставаться в помеще­нии и ночевала на огороде, на дереве или под деревом.
В один из пасмурных холодных дней Катя решила остаться на ночь в бараке. К вечеру стал накрапывать дождь. Еще не совсем стемнело, как вдруг послышался гул машины. Катя выскочила из барака и снова убежала в конец огорода, на бугор, где росли деревья. Она забралась на одно из них и стала наблюдать. Грузовая машина подъехала к их сену.
"Господи! Сохрани наше сено, не дай им увезти его",— трепетно молилась Катя. И вдруг один мужчина сказал другому:
— Давай сегодня не будем брать сено, возьмем дрова...
Дрова были казенные. Мужчины погрузили дрова и уехали.
Утром Катя снова побежала в поселок. Дома был дядя Роман и тетя Соня. Рассказав о происшедшем накануне, она добавила:
— Приезжайте побыстрее, заберите сено!
Дядя обещал еще на прошлой неделе забрать сено, но все медлил, потому что Катя сторожила и нечего было бояться. В этот раз они быстро нашли машину и увезли сено. А через несколько дней выкопали картофель, убрали капусту и Катя насовсем перешла к тете Соне.
Один Бог знает, сколько Кате пришлось пережить за эти три месяца! Несмотря на черствость и грубость безжалост­ных людей, она все перенесла, потому что Господь хранил ее. Он слышал молитвы сиротки, считал ее слезы и никому не позволил сделать ей зло.
* * *
Как-то Катя прислушалась к пению, доносившемуся из кухни. Пела тетя Соня:

Некто в ворота небес войдет;
Близок час!
Некто познает рай, что там ждет.
А вы? А я?
Часто повторяющиеся слова: "А вы? А я?" заставили Катю задуматься: "Куда пойду я? Попаду ли я на небо? Уви­жу ли я Иисуса? Буду ли я с мамой и папой?"
Ночью Катя не могла спать — слова песни не выходили у нее из головы. Она вроде всегда молилась, старалась не делать больших грехов, но почему же ей так нехорошо? Что ей делать? Как избавиться от неприятного страха, наполняющего сердце?
Утром, встретив двоюродного брата, Катя попросила:
— Научи меня молиться, я так хочу попасть на небо! Брат сначала удивился, а потом серьезно сказал:
— Тебе покаяться нужно.
Они встали на колени, и Катя подробно рассказала Богу все, что думала о себе плохое: обманывала, воровала, зли­лась... Она попросила прощения за все и пообещала так не поступать.
— А дальше что делать? — спросила она после молитвы.
— Я не знаю, что тебе дальше делать. Ты спроси кого-нибудь из старших,— посоветовал он.
Катя подошла к дяде Роману, но он ничего не мог посове­товать ей, так как сам был еле теплый духовно.
После этого покаяния Катя продолжала молиться, не де­лала больших грехов, но победной духовной жизни у нее не было. Кате не хватало уверенности, что она будет на небе с Господом. От этого в сердце жила тревога, и успоко­ить ее было некому. Все жили в каком-то страхе, холоде, маловерии. Христиане еле теплились, как тетя Соня, у ко­торой хватало сил только петь потихоньку христианские песни, в которых звучала тревога и тоска.
Но и эту искорку Господь искал и не гасил, искал и под­держивал, чтобы из нее разгорелось пламя и согрело устав­ших, уснувших, забытых детей Божьих.
Зимой у Кати созрело решение вернуться в свое село. У дяди Романа с тетей Соней были свои дети, и Катя чув­ствовала, что они с Яшей здесь лишние. Как-то вечером она сказала дяде с тетей:
— Спасибо, что вы приютили нас и заботились о нас. Теперь я поеду назад, в свою деревню. Устроюсь, а весной заберу к себе Яшу. Мне уже скоро пятнадцать лет, как-нибудь сами будем жить.
Дядя с тетей согласились и отпустили Катю с миром.
* * *
Не доезжая до села, Катя сошла с саней, расплатилась, поблагодарила возницу и дальше пошла пешком. Сердце ее готово было выпрыгнуть от волнения. Родная деревня! Как много с ней связано!
Вот первая изба, когда-то здесь было их родное гнез­дышко. Катя остановилась. Старые березы покачивали тон­кими безлистыми ветвями, словно приветствовали свою хозяйку. Дом совсем обветшал и развалился. Вместо окон зияли дыры, словно черные глазницы. Из них вылетели воробьи и сороки, напуганные появлением человека. Все, что только могло гореть, люди разобрали на дрова.
Катя почувствовала, как жгучая тоска подползает к ее сердцу. Чем-то неприятным повеяло от развалин, Катя отвернулась и медленно пошла вдоль по улице.
Встретив знакомых, Катя узнала, что в деревне многих нет: кто с фронта не вернулся, кто из трудармии. Неизмен­ным остался голод, нищета да председатель колхоза — ярый атеист. Но и радостную весть узнала Катя: в деревню верну­лась из трудармии их близкая родственница — тетя Эмма.
Тетя Эмма жила в своем доме вместе с дочерью и охотно приняла Катю. Узнав о ее намерении остаться в деревне, а весной забрать к себе Яшу, тетя предложила Кате две ком­наты. Тетя тепло встретила Катю, с участием выслушала ее, рассказала о своих мытарствах. Долго они беседовали, вспо­миная прошлое, строя планы на будущее. Потом они помо­лились Господу, попросили милости и благословения на дальнейшую жизнь.
В колхозе Кате сначала предложили работу с пастухами, а позже перевели дояркой. Семнадцать коров должна была Катя кормить, поить и доить. Работа была очень тяжелая, к тому же голод и холод отбирали много сил. Катя не переста­вала молиться Богу, чтобы Он помог ей и укрепил ее.
Весной, как и договаривались, дядя Роман привез Яшу. Катя изо всех сил старалась, чтобы Яше было хорошо, но он часто не слушал ее, целыми днями пропадал с друзьями в лесу и не хотел помогать Кате ни в чем.
Катя решила во что бы то ни стало отдать Яшу в школу, как только начнется учебный год. Но Яша не отличался тру­долюбием и учиться не старался.
Однажды учительница вызвала Катю на родительское со­брание и показала его тетради, исчерканные красными чер­нилами. Она выговаривала Кате за плохую успеваемость брата, называя его лентяем и бездельником.
Катя вернулась домой грустная.
— Ну как, видела мои тетради? — весело спросил Яша.
— Видела. Учительница недовольна тобой. Яша рассмеялся.
— Надо же стараться,— упрекнула его Катя. — Мне так трудно, ты же видишь, но я хочу, чтобы ты был грамотным. А ты вместо благодарности лодырничаешь. Нельзя же так! Я не могу тебе ничем помочь, сам старайся, сам учись.
Хотя Катя и была всего на три года старше Яши, долгая и постоянная забота о брате сделала ее серьезной и тру­долюбивой. Яша же слушал сестру только тогда, когда сам хотел. Он по-своему и любил сестру, но жертвовать своим не привык и пользовался ее добротой лишь для своей выгоды.
А Кате на самом деле было трудно. Ежегодно требовалось сдать в колхоз 500 рублей, 500 яиц и 500 литров молока. С несовершеннолетней Кати требовали такие же налоги, как и со взрослых, хотя на ее попечении был еще и брат. Закон этого не предусматривал, но за девочку некому было заступиться. Колхозом руководил ярый безбожник, злейший враг верующих. Он еще помнил Катиных родителей и не упускал случая хоть в чем-то ущемить ее, унизить, сделать ей больно. При этом он всегда упоминал Бога, как бы делая Ему вызов, чтобы Он заступился за Катю, если Он на самом деле существует.
Как-то раз Катя собрала немного масла, чтобы продать на базаре и заплатить налог. Масло продала удачно. Но тут же, на базаре, она увидела кирзовые сапоги и бушлат — как раз на Яшу, хотя и не новые, но крепкие.
Загорелось сердце у Кати: "Ах, как Яше нужна эта одеж­да! Ему же в школу ходить совсем не в чем..."
Махнув рукой на все налоги, Катя тут же купила сапоги и бушлат, хотя сама ходила без фуфайки, в одном платье, надевая сверху фермовский халат. "Ладно, как-нибудь пере­терплю, позже уплачу,— думала Катя про налог. — Зато Яша будет одет..."
На базар ходили пешком за сорок километров, только ве­ши клали на подводы. Возвращались домой поздно вечером.
Возле правления колхоза Катю встретил председатель и тут же спросил:
— Деньги привезла?
Катя опустила голову и тихо ответила:
— Нет.
— Куда дела? — зло сверкнул он глазами.
— Брату одежду купила. Ему совсем не в чем в школу ходить...
— Саботажники! — процедил сквозь зубы председатель и тут же крикнул: — Домой не пойдешь, пока не соберешь со всех этих людей подписи!
Он сунул Кате длинный список колхозных должников.
Накрапывал дождь. В желудке у Кати уже целые сутки ничего не было. Завтра с утра она должна быть на работе. Всю ночь она ходила по дворам, будила людей и просила расписаться. Роспись означала, что колхозник признает себя должником и обещает завтра прийти в контору.
Продрогшая от дождя и голодная, Катя только утром заглянула домой. Много горя хлебнула она в свои шестнад­цать лет...
Заливаясь слезами от боли, огорчения и непосильных житейских трудностей, она часто задавала себе вопрос: "Почему мы остались сиротами? " И только повзрослев, она поняла истинную причину своего сиротства. Их папа был проповедником, а мама — христианкой, желающей лучше умереть, чем согрешить. За их верность Господу дети так дорого расплачивались.
И все же Господь, как и обещал, не отнимал от них Сво­ей охраны и милости. Детям на пути нередко встречались очень жестокие и ненавистные люди, но Господь заступался за беззащитных сирот.
* * *
Прошло три года с тех пор, как Катя вернулась в свое село. Ничего особенно не изменилось в ее жизни, если не считать, что она повзрослела, расцвела, стала миловид­ной девушкой. И только на двадцатом году жизни одно не­большое событие произвело в ней разительную перемену.
На ферму пришли четыре молодые работницы. Девуш­ки были немного старше Кати. Их поведение сильно отли­чалось от современной молодежи. Подруг украшала скром­ность, простота и какая-то внутренняя красота.
Самое интересное, что девушки с первого дня стали рассказывать окружающим о Христе. Катя поняла, что они христианки. Слушая их, она недоумевала: "Откуда они знают, что Бог простил им грехи и живет в их сердце? Если все это правда, я тоже хочу иметь такую уверенность..."
Катя решила поближе познакомиться с девушками. Дру­гие женщины тоже заинтересовались их рассказами и по­просились к ним в гости.
— Приходите! — радушно отозвались подруги.
Девушки жили вместе у одной старушки на квартире. Вечером к ним собралось столько народа, что едва помести­лись в самой большой комнате.
Девушки рассказали, как в трудармии попали на христи­анское собрание, рассказали о своем покаянии и как Иисус изменил их жизнь. Они говорили, что раньше любили грех и страшились Бога, а теперь наоборот — боятся греха, а Гос­пода любят все больше и больше. Еще девушки вспомнили несколько отрывков из Евангелия, что слышали на своих со­браниях, потом спели песню об Иисусе Христе. Какие там были красивые слова! Катя ничего подобного не слышала.
Девчата так красиво пели, что женщины просили их спеть еще и еще.
"Как бы научиться таким песням?" — подумала Катя, мечтая выучить хоть одну.
Было совсем поздно, когда все разошлись по домам с на­мерением собраться следующим вечером.
Так образовалась небольшая группа из девушек и женщин. Они собирались вечерами, учились петь, делились впечатлениями. Недели через две к ним присоединилось несколько старушек — бывших христианок. Они предложи­ли не только петь, но перед началом пения молиться, а между пением читать Библию.
Позже эту группу стали посещать мужчины и ребята. В основном это были люди из разоренных христианских семей — у кого-то были родственники верующие, кто-то сам охладел, а сейчас был рад отогреться душой. А когда эту группу стал посещать молодой человек, который принял крещение в соседнем селе, у них стали проходить настоя­щие богослужения.
Катя не пропускала ни одного собрания. Ей очень нрави­лось и пение, и чтение Евангелия. Сама она читать не мог­ла, но внимательно слушала и хорошо запоминала. Радост­ное чувство в ее сердце нередко переплеталось с какой-то затаенной тревогой. Катя не была уверена, что она спасена.
Как-то зимой пришлось Кате с одной из верующих девушек возить корм с полей. По дороге они много пели. Зимнее эхо да­леко разносило их песни. Достигло оно и ушей председателя.
— Вы что горланите на всю деревню? — разозлился он. — Нашли еще какого-то Бога! Бездельники!
Катю его гнев нисколько не смутил. Продолжая прерван­ную песню, она думала:
"Ишь, как разозлился! Когда мы голодные плакали, его не касались наши слезы, а сейчас он не может выносить наше пение! Что тут плохого?"
Председатель не только кричал и злился. Вместе с други­ми работниками сельсовета он приходил на богослужения и разгонял христиан, угрожал арестом.
Несмотря на преследования, желающих служить Богу было все больше. Катя ревностно посещала богослужения, молилась, но по-прежнему чувствовала, что ей чего-то не хватает. И вот однажды, слушая проповедь пожилого слу­жителя из соседнего села, Катя поняла, что ей нужно толь­ко одно — раскаяться и серьезно пойти за Богом. Она открыто помолилась об этом, и на душе у нее просветлело.
Вскоре Катя пожелала принять крещение.
* * *
Ночь. Далеко за селом, на берегу озера собрались христи­ане. Первое крещение после многолетних страданий. Трид­цать три человека в белой одежде стояли у воды. Все они со­гласились жить для Иисуса, с Ним умирать. Это были пер­вые камни церкви, возродившейся в Катином селе.
Пожилой служитель просил благословения на крещаемых. Среди них была и Катя. Она внимательно слушала наставление:
— Возлюбленные, сегодня не легко следовать за всеми забытым и отверженным Иисусом. Нет, это совсем непро­сто. Но Господь сказал: "Не бойся, малое стадо ", "Се, Я с вами до скончания века". Любите Его всем сердцем, иди­те Его путем, и Он доведет вас до цели.
Служитель говорил о неминуемых искушениях, подстерега­ющих детей Божьих, и утверждал, что их не следует бояться. Он призывал всегда прибегать ко Христу, Которому они сегод­ня отдали свое сердце, с Которым заключили вечный завет.
Хотя и тревожное говорил служитель, неизмеримый мир охватил душу Кати, и она, такая счастливая, думала: "При­шел бы сейчас Иисус за Церковью, я готова пойти на небо!"
Катя вспомнила отца и мать, их завещание молиться и верить Господу. Вспомнились и мамины прощальные сло­ва: "Господь слышит и помнит сирот... вы не умрете..." С тех пор прошло двенадцать лет. Многое пришлось пови­дать, пережить, но Господь точно не оставил их, хотя они и впрямь жили как овцы среди волков.
"Буду любить Господа всю жизнь, буду верить Ему всегда, Он спас душу мою... " — так думала Катя о своем Господе в чудный памятный час. Большое утешение получила бедная, одинокая девушка — ее сердце наполнила благодать Божья!
* * *
Прошло много лет. Давно минуло детство и отлетела юность. У Кати теперь большая семья. Муж ее — служи­тель церкви.
И вот однажды она встретила человека, которого аресто­вали вместе с ее отцом Петром Зигертом. Он рассказал Кате, как их, заключенных, заперли в областном городе в большой мельнице. Каждого арестанта вызывали на до­прос и заставляли подписать ложные показания. Этот муж­чина был неверующим и подписал какие-то документы, а отец не подписывал. Его много раз вызывали.
"Все равно убьют,— говорил Петр. — А если я буду лгать, то не встречусь с Господом".
Мельница была забита заключенными. Они стояли плот­но друг ко другу. Этот мужчина стоял возле самой двери, рядом с отцом. Через щели было видно, что творилось на улице. Площадь перед мельницей хорошо освещалась. На допросы вызывали только ночью. Катиного отца уже неоднократно вызывали, и вот вызвали последний раз.
"Я видел,— рассказывал мужчина,— как на площадь въехала закрытая машина. В нее втолкнули Петра и еще одного заключенного, потом сели двое с автоматами и ма­шина уехала. Примерно через полчаса машина вернулась. Из нее вышли только двое с автоматами... Жаль, Петр был хороший человек",— закончил рассказчик.
Так Катя узнала о кончине своего отца. Позже она полу­чила документ, в котором сообщалось, что отец не просидел под следствием и двух месяцев и его расстреляли.
Он ушел из жизни неизвестным героем, не возлюбив души своей до смерти, желая оказать верность Господу. Навеки, навсегда он водворился у Бога, ожидая тех, кто еще странствует по жизни, перенося скорби и испытания.
И опять волной нахлынули воспоминания... Нет, не оста­вил Бог надеющихся на Него. Слава Ему за Его верность!