В.О. Вивсик «По следам отца»

• Print
• Email

Details

Published: Monday, 21 July 2014 21:04

Бескрайняя оренбургская степь. Серая лошадь, лениво помахивая хвостом, тянула нагруженную доверха повозку с домашним скарбом. Рядом, при­храмывая на правую ногу, шел невысокий мужчина лет со­рока. Горячее июльское солнце нещадно пекло и без того уставшего путника. Болела нога, каждый шаг становился все мучительней. Мужчина сдвинул на затылок старень­кую порыжевшую кепку и широкой ладонью то и дело вытирал со лба пот.
Невеселые думы изнуряли душу путника больше, чем боль в ноге или солнце в зените. Василий Тимофеевич Заярный перевозил свою семью на новое место жительства.
Заярные более десяти лет прожили в башкирском селе, но добра нажили немного — все имущество поместилось на одну телегу. Богатство у них было другое — вера в живого Бога и дети, подаренные Богом. Василий Тимофеевич и его жена Нина Петровна были богобоязненными христианами. Детей у них было шестеро. Старшему Ванюшке — двенад­цать лет, а младшей дочери — пять.
Не бедность заставила эту семью странствовать по знойной степи. Уже несколько лет христиане в их местности пере­носили сильные гонения от атеистов. Почти всех проповедни­ков посадили в тюрьмы. Страх заставил многих христиан за­молчать, и они перестали собираться на богослужения, стали охладевать в вере, бояться друг друга. Некоторые оставили путь Господень и слились с миром. Семьи узников остались без материальной и духовной поддержки. Если кто-то пытал­ся в одиночку помочь какой-либо семье страдальца, то обяза­тельно подвергался жестокому наказанию от властей, потому что в селе всегда находились те, кто предавал или доносил.
Некоторые христиане покидали насиженные места и пе­реезжали в другие края. Таким образом, в селе почти не ос­тавалось верующих.
Василий Тимофеевич был образованным человеком и работал в колхозе вначале учетчиком, а потом бухгалте­ром. Власти пытались склонить его на свою сторону, сде­лать предателем среди своих, но он наотрез отказался от такого греховного дела. Видя, что Заярный не сдается, вла­сти откровенно пригрозили ему тюрьмой.
Заботясь о будущем семьи, Василий стал молиться о возможности переехать куда-нибудь, поближе к верую­щим. Он хотел, чтобы в случае его ареста жена с детьми жила рядом с христианами.
А тут ко всему прочему началась война.
Посоветовавшись с женой, Василий решил переехать в Лущевку — примерно пятьдесят километров на восток от их села.
Мерно поскрипывая, телега тащилась по пустынной до­роге. Степь. Унылая степь. Она оживала лишь когда ветер, поднимая пыльное облачко, закружит его узеньким столби­ком, очень похожим на вращающееся веретено, или заиграет в ковыльных зарослях, и они, словно море, взволнуются.
На подводе, закутавшись в белый ситцевый платок, сидела мать с четырьмя детьми. Ванюшка шел следом и смотрел на волнистую ленту, которую рисовало заднее ко­лесо на пыльной дороге. Рядом шла его сестренка — десяти­летняя Надя. Светлые выгоревшие брови и волосы говорили о том, что девочке давно знакомы горячие степные ветры.
— Вань, смотри, ястреб летит,— подняла Надя вверх худенькую руку.
Закинув голову, Ваня посмотрел на небо. В это время ястреб камнем упал вниз.
Что-то заметил,— негромко сказал Ваня,— мышь, наверное, сейчас пообедает... Нам тоже пора поесть. Ты хо­чешь кушать? — спросил он сестренку
— Давно хочу.
— Мама, покушать бы чего-нибудь,— несмело напомнил Ваня.
— Да, уже пора, солнце перевалило за полдень,— спохватилась женщина. — Отец, останавливайся! Давай обедать!
Лошадь, как будто понимая, тут же сошла с дороги и принялась щипать сухую траву. Дети живо соскочили с по­возки. На обочине, в тени подводы, мать расстелила дерюж­ку и положила на нее полотняное полотенце. Затем она до­стала из мешка круглую ржаную буханку, десятка два сва­ренных в кожуре картофелин, кусок сала, три луковицы, несколько крупных свежих огурцов и бутыль с молоком. Надя достала из холщовой сумки кружки, нож и соль. Когда все было готово, подошел отец. Он посмотрел на всех уста­лым взглядом и чуть поморщился от щемящей боли в ноге.
"Господи,— мысленно обратился он к Богу,— помоги нам, странникам и пришельцам на этой земле... "
А вслух Василий Тимофеевич сказал:
— Дети, первый раз мы будем обедать под открытым небом, прямо на земле. У нас нет дома, нет крыши над го­ловой, но есть на небе Отец, Который видит нас и все зна­ет о нас. Он — великий и любящий Бог. Помолимся Ему.
Голос Василия Тимофеевича дрогнул. Он снял кепку и, обнажив седеющую голову, стал громко молиться:
— Великий Бог, благодарим Тебя за охрану в пути, за то что по любви Своей даешь нам хлеб насущный и еще что-то к хлебу. Благослови нас принять все это от Тебя с благо­дарностью. Аминь.
— Аминь,— дружно ответили дети и присели на дерюжку.
Отец разломил хлеб и раздал всем по куску, мать приня­лась чистить картошку, Ваня порезал сало, а Надя разлила кислое молоко по глиняным кружкам.
— Жарко сегодня,— отпив простокваши, сказал отец.
— Папа, еще далеко до Лущевки? — спросил кто-то из детей.
— Часа два, наверное,— неуверенно ответил отец и по­смотрел на далекий горизонт.
Семья быстро справилась с нехитрым обедом и, помо­лившись, тронулась в путь.
Когда огненный шар приблизился к закату, телега въехала на бугор, и перед путниками открылся живо­писный вид деревни. Придержав лошадь, Василий Тимофе­евич громко сказал:
— Вот и приехали!
Внизу, между оврагами, лежала деревня. Белые глиня­ные домики, окруженные огородами, выстроились в неров­ные улицы. Вокруг колосились хлеба, за селом извилистой лентой серебрилась речка, вдалеке виднелась мельница.
Некоторое время все смотрели молча, а потом дети вдруг оживились:
— Папа, это Лущевка?
— Да,— устало ответил отец.
Его нога нестерпимо болела, и он готов был сесть или лечь тут же, не двигаясь с места.
— Что там блестит?,— спросила Надя у матери.
— Речка,— удивленно глянула на нее мать и тут же, вспомнив, что дети еще ничего подобного не видели, доба­вила: — А дальше, видишь, высокая башня. Это мельница, где мелят зерно. Мельницы всегда на речках строят.
— Где речка? — вытянули шею малыши.
— Да во-он, блестит,— показал Ваня пальцем на се­ребристую ленту.
— О! Как там хорошо! — восхищались дети. — Там луч­ше, чем в наших Бурунах.
Пока дети делились своими впечатлениями, Василий Ти­мофеевич, вглядываясь вдаль, тревожно думал: "Что ждет нас в этой деревне? Уцелел ли тут кто из братьев? Что сдела­ла с ними война? Господи, в Твои сильные руки предаю себя и всю семью. Не оставь нас без насущного хлеба, без охраны Твоей. Пусть это место не станет могилой для моей семьи... "
Молитву его прервала жена. Она осторожно взяла его за руку выше локтя и, как бы вторя его мыслям, негромко сказала:
— Вася, мне страшно. Как будем жить без средств? В мешке осталась одна буханка. Хотя я верю, что Бог не оставит нас и поможет...
— Это уже много, Нина,— отозвался Василий Тимофе­евич. — Верить Богу — это очень много. Всегда доверяй Ему. А что Он пошлет нам, принимать будем без ропота. Времена тревожные, война. Хорошего ждать не приходится. Нам бы суметь детей привести к Господу, чтобы они полюбили Его. Для них — это вечное счастье, а трудности — это временное, они пройдут. Господь скоро придет за Церковью и заберет нас от земных скорбей...
Утешая и ободряя жену, Василий Тимофеевич тронул лошадь, и они не спеша пошли вниз по склону, навстречу неизвестности.
Остановив подводу у правления колхоза, Василий Тимо­феевич передал вожжи Ване и направился к небольшому домику. Прошло больше часа, как наконец он вышел вместе с каким-то мужчиной. Тот пошел прямо по широкой пыль­ной улице, а отец направил лошадь вслед за ним. Шли недолго под громкий лай дворовых собак. Кое-где захлопали калитки, и на улице появилась детвора. Они с интересом разглядывали повозку и сидящих в ней детей.
Мужчина остановился у покосившегося забора и, махнув рукой, сказал:
— Вот в этот двор заезжай. — Обернувшись, он крикнул любопытной детворе: — А ну, марш, пострелята!
Дети отбежали подальше и, сгрудившись у какого-то до­ма, наблюдали за новыми людьми.
Мужчина помог Василию Тимофеевичу отодвинуть жер­ди, служившие воротами, и подвода въехала в заброшенную, заросшую бурьяном усадьбу. В глубине стояла старая зем­лянка. Словно подслеповатая старуха, она поглядывала на мир единственным окном.
— В ней пока размещайтесь, а разбогатеете — постро­ите новую,— сказал мужчина и, обойдя повозку, направил­ся к выходу.
— Спасибо, брат,— поблагодарил Василий Тимофеевич, провожая его до дороги.
— Трудно тебе будет здесь, в нашем селе тоже голодно,— сочувственно заметил мужчина.
Василию Тимофеевичу приходилось бывать в этом селе с проповедью Евангелия. Здесь жила дружная община верующих, поэтому он и остановил свой выбор на Лущевке.
В первый же вечер Заярные пошли искать своих. Васи­лий Тимофеевич помнил, что в конце этой длинной улицы, у самой речки, жил руководящий общиной, Крушеницкий Дмитрий Семенович. К нему и пошли.
На стук вышла девочка лет тринадцати.
— Крушеницкие здесь живут? — спросил Василий Тимо­феевич.
— Здесь,— испуганно ответила она и крикнула: — Мама! Иди сюда!
Послышалось шарканье ног, и в дверях показалась жен­щина таких же лет, как и Заярные.
— Василий? Откуда ты? — не то удивленно, не то испу­ганно спросила она, вытирая руки о фартук.
— Сегодня приехали сюда всей семьей. Это моя жена, по­знакомься.
— Нина,— улыбнулась Нина Петровна. — Приветствую, сестра.
— Вера,— ответила Крушеницкая, но приветствоваться не стала. — Заходите в дом,— засуетилась она, пропуская гостей вперед. — Теперь и поприветствоваться можно,— сказала она, протягивая руку.
— А брат Митя дома? — спросил Василий.
— Нет, забрали на фронт,— хозяйка поднесла фартук к глазам. — И у Мартыновых отца с сыном взяли, и Лыкова взяли,— назвала она фамилии верующих. — Почти в первый же день войны их собрали человек двадцать и отправи­ли в горвоенкомат. С тех пор ничего о них не слышно.
— Собрание есть у вас? — спросил Василий.
— Какое там! Посадили у нас троих, ты же знаешь? Тут такое творилось! Как соберемся, так в доме обязательно окна побьют или участковый с парторгом нагрянет. На каждом собрании акты писали, угрожали. Потом вообще закрыли собрание, а сейчас и по два человека не дают собраться. Сразу же в сельсовет вызывают. Мы соседям сделались ненавистны, все за нами подсматривают, доносят.
Слушая Веру Ивановну, Василий Тимофеевич и Нина Петровна увидели плачевную картину. Страх парализовал христиан, многие охладели в вере, жили в одиночку, боялись помогать друг другу. А у кого еще вера теплилась, тех не пе­реставали вызывать в сельсовет, угрожали арестом.
— А теперь война, вообще полное бесправие,— грустно закончила Крушеницкая. — Вот так и живем. А у вас как?
— Тоже так. Это единая сатанинская тактика: запугать христиан, а потом по одному рассеять и уничтожить. В нача­ле христианства уже было подобное, помните? Иакова уби­ли, Петра посадили в тюрьму. Но церковь объединилась в молитве, и Бог вступился. Для нас это хороший пример, что делать во время угроз.
— У нас так не получается,— смущенно опустила голову Вера Ивановна. — К ним, наверное, Бог был ближе, или времена не те... или Бог уже не Тот...
— Сестра, не допускай мысли, что Бог изменился! — го­рячо возразил Василий Тимофеевич. — Не думай, что сегод­ня Бог — не Тот, в Которого верили первые христиане! Писание говорит, что Иисус Христос вчера, сегодня и вовеки Тот же. Он может отвечать и на наши молитвы, только не будем оставлять упования нашего!
Заярные не могли долго задерживаться — дети остались одни в незнакомой обстановке. Василий Тимофеевич пред­ложил вместе помолиться. Вера Ивановна предусмотритель­но закрыла дверь на крючок, и они склонились на колени.
После молитвы хозяйка принесла ведро картошки.
— Возьмите это ради Господа,— сказала она и первая по­шла к калитке. Посмотрев по сторонам, она шепнула: — Ни­кого вроде нет, выходите.
"Какое духовное убожество! Почему мы стали так бес­сильны? — грустно подумал Василий Тимофеевич, и ему пришли на память слова из плачевной песни пророка Иеремии: — "Враг простер руку на самое драгоценное..."
Ощутив вечернюю прохладу, Нина Петровна и Василий Тимофеевич прибавили шагу. На бледно-синем небе по­явились первые звезды. На западе у самого горизонта еще алела красная полоска уходящего солнца.
— Вася, откуда у детей Божьих берется страх? Почему нет желания жертвовать всем ради Господа? — спросила Нина Петровна, обдумывая услышанное в доме Крушеницких.
— Я думаю, это происходит потому, что мы в глубине души сильно опасаемся за себя, хотя и не признаемся в этом. Мы не уверены, что Бог силен восполнить наши нужды и обеспечить надежной охраной. Одним словом, не­верие Богу рождает страх, уныние, неуверенность.
Некоторое время они шли молча, осторожно ступая по неровной грунтовой дороге. Неизвестно, о чем еще раз­мышлял Василий Тимофеевич, но вслух сказал:
— Нина, никогда не опасайся идти путем полного дове­рия и покорности Богу.
Эти слова, словно вбитые гвозди, остались в сердце Нины Петровны до конца жизни.
Заярные поселились в низенькой колхозной землянке. Колхоз был бедный, люди жили скудно, нередко голодали. Несмотря на то, что у Василия Тимофеевича было образование, места в конторе для него не оказалось, потому что он был верующим. Ему предложили пасти колхозный скот. И хотя здоровье у него было слабое, сильно болели ноги, дру­гого выхода не было, и он согласился на этот тяжелый труд. Вместе с детьми он едва справлялся со своей новой работой.
Прошло короткое лето, минула осень, наступила зима.
Несмотря на печальное состояние верующих, Василий Тимофеевич решил не оставлять Господа и вместе с семьей каждый день читал свою старенькую Библию и молился.
Тревожные сообщения приходили с фронта. Армия требо­вала пополнения. Надвигались тяжелые тучи скорбей. Васи­лий Тимофеевич понимал, что рано или поздно эти тучи по­кроют и его семью.
"Дети в любое время могут остаться без отца и без средств к существованию. Как они будут жить? — думал он. — О, если бы у нас был ковчег, как у Ноя, чтобы уплыть, скрыться от страшной надвигающейся беды! Боже, только Ты можешь сохранить мою семью! "
За зиму здоровье Василия Тимофеевича немного улуч­шилось, и ранней весной он опять взялся пасти скот. Нина Петровна заметила, что муж стал усиленно молиться за се­мью. Он оставил почти все домашние заботы и старался как можно больше быть с детьми, рассказывать им библейские истории. Детям никогда не надоедали рассказы отца, и хотя он нередко повторялся, рассказы всегда отличались чем-то новым, были понятны и очень похожи на события их дней.
Однажды он рассказывал историю о Данииле.
— Царь Навуходоносор увел израильский народ в чужую страну, взял его в плен. Израильтяне лишились своих домов и земель, стали рабами. Среди пленников был и Даниил. Его мудрость привлекла внимание царского евнуха, и вместе с другими юношами Даниила взяли во дворец царя. Хотя эти молодые люди жили во дворце, они так и оставались пленни­ками. Они не имели права что-то делать по своей воле.
Несмотря на строгость, Даниил и его друзья решили не есть пищу с царского стола, потому что ее вначале прино­сили в дар идолам, а только потом ели сами. Такую пищу Бог запрещал есть. Юноши рисковали. Они могли умереть с голоду или вызвать на себя царский гнев. И все же они отказались нарушать заповедь Божью.
Это, дети, большой подвиг. Его с Божьей помощью может совершить только тот, кто любит Господа и кто искренне желает угодить Богу.
Дети, эта история — большой пример для нас. Нам тоже нужно оказывать верность Богу, несмотря ни на какие угрозы и опасности. А Бог Своих детей никогда не оставит!
Так посредством простых слов библейские истины пере­селялись из сердца отца в детские сердечки. Отец очень хотел, чтобы его сыновья и дочери оказали такую же верность Господу, как и Даниил со своими друзьями.
Нередко в жизни случается так, что родителям в подтвер­ждение своих поучений первым приходится делать выбор, который обязательно скажется на следующее поколение. Чтобы дети научились подражать живому Богу, родители должны показать им пример. Как и предполагал Василий Тимофеевич, испытание не заставило себя долго ждать.
Как-то вечером, когда Василий Тимофеевич проходил со стадом мимо правления колхоза, его окликнул парторг:
— Василий, зайди, дело есть!
"Эти люди попусту не тревожат, видно, опять что-то недоброе..." — подумал Василий Тимофеевич. Накануне он с Ниной Петровной был в одной семье верующих, вместе читали Евангелие и молились. "Может, за это вызывают? "По тайным доносам его не один раз вызывали в сельсовет и, как выражался парторг, "за агитацию" снимали трудодни.
Однако на этот раз ему вручили повестку — на следую­щий день явиться с вещами в горвоенкомат.
Хотя это и не было неожиданностью, сердце взволнова­лось. Засунув листок в карман, Василий Тимофеевич тут же обратился к Богу: "Господи, поддержи! Господи, не оставь! Трудное время наступает для меня и моей семьи. Помоги нам не ослабеть в вере, не отступить от истины..."
Дома Василий Тимофеевич положил на стол серенький листок.
— Пришел и наш черед,— печально сказал он. — По­вестка на завтра в военкомат, на фронт.
Вся семья сгрудилась у стола, рассматривая бумагу. Чер­ная туча печали заползла в тесную землянку. В этот вечер Заярные много плакали и молились. Отец просил всех держаться путей Божьих. Дети жались к нему, а он, пригла­живая их непокорные выгоревшие волосы, ласково говорил:
— Будьте дружны, не обижайте друг друга. Слушайте маму и всегда молитесь. Не ленитесь, не бойтесь никакого труда. Любите Господа и верьте Ему всегда.
Голос его был ровным и казалось, что он совершенно спокоен. Только грубая ладонь часто подбирала бегущую по щекам слезу.
Ночь прошла без сна. Рассвет Василий Тимофеевич и Нина Петровна встречали на коленях.
— Нина, ты допускаешь мысль, что на земле нам, может быть, никогда не придется встретиться? — спросил он, с лю­бовью глядя в печальные глаза жены.
— Допускаю, Вася. Я сразу об этом подумала, как увиде­ла повестку. Но это страшная мысль.
— Обязательно станет вопрос оружия...
— Неужто будешь людей убивать? — испуганно спроси­ла она.
— Убивать не буду, это точно. — Он посмотрел ей в глаза и бережно поправил поседевшую прядь волос, что выбилась из-под платка. — Но за это привлекут к ответу. А расчет прост: или тюрьма, или пуля в лоб.
Разговор был трудный, но Василий Тимофеевич и Нина Пет­ровна были единодушны, желая оставаться верными Господу.
Над землей поднималось яркое горячее солнце. Это огненное око Вселенной видело, сколько на земле стра­дания и горя, видело слезы сирот и вдов, но ничего не могло изменить. Солнце разгоняло ночную тьму и, озаряя светом, посылало людям свое тепло, но никак не могло изгнать мрак из людского сердца. Человек накрепко за­крыл свое сердце от истинного света и, подстрекаемый злом, убивал брата.
На заре проснулись дети. Отец пригласил всех к молитве. Никто из детей не думал, что видит отца на земле последний раз. А он предал всю семью в руки Божьи и с глубоким трепе­том сказал в конце молитвы:
— Да будет воля Твоя, Господи...
Возле правления колхоза собралась большая толпа. Новобранцы, укладывая плотнее мешки и рюкзаки, усажи­вались на телегах. Крики, ругань, плач, ржание лошадей — все сливалось в сплошной гул. Но вот повозки тронулись и поехали вдоль деревни. Какой-то пьяный затянул песню, заголосили женщины, залаяли испуганные собаки. Извозчи­ки едва сдерживали напуганных лошадей. Вихрем подня­лась дорожная пыль и скрыла повозки и людей.
Проводив отца, семья вернулась домой. У Вани сильно болела голова, от пролитых слез жгло глаза. Ему нестерпимо жалко было смотреть на скорбное лицо матери. Он никогда еще не видел ее такой печальной, и ее слезы заставляли кровоточить его юное сердце.
Собрав детей в осиротевшей землянке, Нина Петровна растерянно посмотрела на них и подумала: "Разве я одна смогу вести их по жизни? Что мне делать?" Но вдруг нежный голос в самом ее сердце спросил: "Неужели ты забы­ла обо Мне? Я ведь не оставлю вас!" Нина Петровна встре­пенулась, подняла заплаканные глаза и сказала:
— Дети, теперь мы остались без папы, но у нас есть на небе Бог — это наш Небесный Отец. Он любит нас. Он обещал не оставить нас одних в трудное время, и нам надо идти к Нему за помощью. Давайте будем молиться.
Все встали на колени и попросили великого Бога, что­бы Он Сам руководил их семьей и сохранил среди житей­ского горя.
Легко себе представить, что Нине Петровне трудно было собраться с мыслями, и потому после молитвы она спросила:
— Как же мы будем жить без папы? У детей опять навернулись на глаза слезы. Неожиданно для всех Ваня сказал:
— Мама, теперь я буду вместо папы, буду помогать тебе. Завтра мы с Надей пойдем пасти отцово стадо. Бог не ос­тавит, как-то проживем,— совсем по-взрослому добавил он.
Его простая, но вполне серьезная и обдуманная речь про­извела на мать глубокое впечатление. Она как-то по-новому посмотрела на сына и заметила, что за эту ночь он будто повзрослел. В его глазах притаилась грусть, между бровя­ми появилась едва заметная складочка, придавая лицу недетскую серьезность.
Так Ваня понял наставление отца — теперь он стар­ший в семье, за все мужское дело в ответе. "Буду работать вместо отца, как могу. Буду помогать маме растить детей",— решил он.
Решение Вани было так похоже на то маленькое облачко, которое в древние времена предвозвестило пророку Илии обильный дождь. В словах сына Нина Петровна услышала голос Божий. Хотя Ваня был еще подростком и не мог выполнять тяжелую работу, его готовность была для матери сигналом — Бог слышит ее и в нужде поможет.
Через месяц Заярные получили из прокуратуры письмо с сообщением, что Василий Тимофеевич за отказ брать оружие по религиозным убеждениям осужден к десяти годам лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовой колонии общего режима. На малышей это сообщение не про­извело особого впечатления. Им было одинаково — в тюрьме папа или на войне, все равно не дома. А вот у Нади было много вопросов. Как-то во время обеда, на поле, она серьезно спросила, сдвинув брови:
— Ваня, за что нашего папу посалили в тюрьму?
— За то, что захотел остаться верным Богу. В Библии же написано, чтобы мы любили друг друга, а не убивали.
Надя тоже так понимала, но почему за это посадили в тюрьму — не могла понять. Подумав немного, она снова спросила:
— А где лучше — в тюрьме или на войне?
— Везде плохо,— ответил Ваня.
— Над нами все смеются в деревне, говорят, что наш папа — враг народа,— грустно добавила она.
Ване стало жалко сестренку. Не зная, как ее утешить, он сказал:
— Ты не слушай никого. В Библии написано: молитесь за обижающих вас и гонящих. Давай лучше помолимся.
Два маленьких человека склонились на колени под огромным куполом голубого неба и стали молиться о тех, кто обижал их. Они просили у своего Небесного Отца силы не держать в сердце зла на тех, кто смеется над ними.
После молитвы Ваня заметил беспокойство в стаде. Овцы метались по полю, коровы, жалобно мыча, бежали прочь.
— Смотри, что это со стадом сделалось?! — испуганно вскрикнула Надя.
— Да я вот тоже не пойму,— развел Ваня руками и побе­жал на бугор навстречу бурой корове.
Забежав на вершину холма, он увидел, что волк держит овцу за шею и, виляя хвостом, гонит ее к перелеску, а она послушно бежит рядом.
— Во-олк! — что было мочи закричал Ваня. — Эй, ой! У-у! — Размахивая палкой, он пустился догонять волка.
Услышав крик, волк повернул голову и, увидев бегущего человека, бросил овцу и пустился наутек.
Ваня подбежал к овечке и, обняв ее, проговорил:
— Глупенькая, куда ты бежала, это же твой враг! Потрогав то место, где хищник держал овцу зубами, Ва­ня раздвинул шерсть и увидел кровь.
— Немного прокусил,— пробормотал он. — Ну, ничего, заживет, зато живая осталась. — Он погладил овцу и погнал ее к стаду.
Вечером дети рассказали дома о пережитом и всей семь­ей благодарили Бога за то, что Он сохранил живыми и овцу, и Ваню, и Надю. Нет, не зря каждое утро мама провожала их с молитвой — Бог слышал просьбы и отвечал на них.
Лето подошло к концу. Наступил учебный год. Нина Пет­ровна собирала детей в школу. Ваня сказал:
— Мама, я не буду больше учиться. Пять классов — это тоже не мало, читать, писать, считать могу, и хорошо. Я буду дома помогать тебе.
Нина Петровна понимала, что ей трудно будет без рук старшего сына, но и отрывать его так рано от школы тоже не хотела. Однако другого выхода она не видела. На том и порешили. Ваня в школу больше не пошел. До глубокой осени он пас стадо, а зимой следил дома за небольшим хозяйством.
Одиночество Нины Петровны усугублялось тем, что в селе у нее не было единомышленников. Верующие жили в одиночку, вернее сказать — старались выживать. "Боязнь пред людьми ставит сеть",— написано в Библии. И христиа­не попали в эту страшную сеть. Они уступили врагу челове­ческих душ в том, что перестали собираться на богослу­жения, а потом уже ни в чем не смогли противостать ему.
Господь Иисус в Своей молитве просил Отца Небесного, чтобы верующие были едины с Богом и между собой. В этом единстве большая сила, и потому дьявол старается разъ­единить, рассеять христиан, чтобы сломить их в одиночку.
Видя всеобщее охлаждение, Нина Петровна не соглаша­лась отдавать свою семью на произвол губительных волн безбожного мира. Она делала, что могла. И хотя ее попытки сохранить семью для Бога напоминали осмоленную корзину в водах Нила, в которую когда-то положила Моисея богобо­язненная Иохаведа, Бог благословлял ее старания. Нина Петровна помнила слова мужа: "Знать Бога — это очень много... Не бойся вступать на путь доверия Господу".
Тусклый свет небольшой коптилки слабо освещал зем­лянку. Нина Петровна пряла шерсть. У ее ног сидел девя­тилетний Петя и крутил веретено, облегчая ее работу. Ваня сидел у дверей и чинил протертые валенки. Надя приспосаб­ливала заплаты к поношенным брюкам, остальные тоже были чем-то заняты. Вместе они спели уже не одну песню.
— Мама, расскажи нам что-нибудь,— попросил Петя.
— Вот про песни я хотела рассказать вам,— Нина Петров­на поправила нитку и глянула на мерцающую коптилку. — Создав человека, Бог дал ему способность петь. Звери не поют, а птицы к своим мелодиям не могут прибавить сло­ва. Только люди могут петь и выговаривать слова. Многие думают, что песни нужны для создания хорошего настрое­ния или чтобы отвлекать от неприятных мыслей. Но Бог, награждая человека этим даром, имел ввиду славословие, чтобы человек мог песней благодарить и славить своего Творца. В книге Псалтирь есть такой стих: "Хвалите Госпо­да, ибо благо петь Богу нашему, ибо это сладостно..." Прав­да, некоторые поют христианские гимны, совершенно не за­думываясь над словами. В таком пении нет хвалы Богу. Но когда сердце, разум и голос сливаются в одно — это прослав­ляет Бога. Вы помните, какой у папы был любимый псалом?
— "Хоть и буря жизни стонет...",— не задумываясь, отве­тили дети.
— Давайте его споем,— предложила мама.
Дети дружно запели — слова все хорошо знали наизусть. Этот хор был очень скромным, однако слова гимна не только прославляли Бога, но и укрепляли в вере самих поющих.

Если враг меня пугает.
И погибелью грозит,
Мой Господь меня спасает.
И от зла меня хранит.
Когда допели последнюю строчку, Нина Петровна спросила:
— Петя, о чем ты сейчас пел?
Мальчик сначала растерялся, а потом, посильнее крутнув веретено, сказал:
— Господь нас защитит, даже если все кругом потонет.
— Хорошо,— заметила мама и подумала: "Раз получился пересказ, значит, вдумчиво пел".
— Мама, расскажи еще что-нибудь! — попросили дети.
— А не пора ли спать? — распрямила Нина Петровна плечи, стараясь рассмотреть стрелки настенных часов.
— Нет, еще только девять часов,— сказал Ваня. Нина Петровна продолжила свою работу и снова загово­рила про песни.
— Вы помните, как израильтяне перешли однажды Чермное море? — спросила она и, не дожидаясь ответа (мать знала, что дети хорошо помнят эту историю), продолжила. — Тогда они тоже пели песню. Ваня, прочитай слова из этой песни в книге Исход записаны, в 15 главе, с начала.
Ваня отложил валенки, стряхнул с себя мусор, взял Биб­лию и внятно прочитал:
— "Пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всад­ника его ввергнул в море. Господь крепость моя и слава моя, Он был мне спасением. Он Бог мой, и прославлю Его..."
— Это песнь победы,— остановила его мать. — Подобные песни обычно поют те, кто обращается к Богу, кому Господь прощает грехи и освобождает от власти дьявола.
В Библии есть много других песен, есть целая книга псалмов, в которых прославляется Господь. Олечка, а ну, расскажи псалом, какой ты знаешь?
— "Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуж­даться..."
Оставив свою тряпичную куклу, девочка сползла со ска­мейки и, сложив руки на груди, без запинки рассказала 22 Псалом.
Нина Петровна приостановила веретено. "Боже, будь ее Пастырем до конца жизни!" — мысленно помолилась она, глядя на свою самую младшую дочь.
— Хорошо запомнила, молодец! Можно уже и другой псалом начинать учить,— одобрила мать и, опуская верете­но, продолжила: — Люди писали песни и пели не только в дни радости. Скорбь и печаль тоже может выражаться в пении. Песни благотворно влияют на нашу душу и могут ободрять нас, утешать. Конечно, не у всех людей есть слух и хороший голос. Но все христиане должны стремиться к тому, чтобы сердце было наполнено хвалой Господу, Кото­рый любит нас. На небе мы тоже будем петь песни хвалы.
— Там мы будем вместе с папой, и его уже никто не забе­рет от нас,— звонко сказала Оля.
"Да, папу они никогда не забывают,— с радостью поду­мала Нина Петровна. — Где он сейчас? Как не хватает нам его!.." Дети притихли. И если бы кто-то спросил их, о чем они думают, ответ был бы один — об отце.
Коптилка начала затухать, и ее слабое пламя задрожало, раскачивая по неровным стенам длинные уродливые тени. Нина Петровна намотала нитку на веретено, развязала фартук и положила его на скамейку.
— Давайте будем молиться,— сказала она, и все встали на колени.
Так проходили длинные зимние вечера. Нина Петровна старалась посеять в сердце своих детей вечные семена исти­ны и молилась, чтобы Господь вырастил эти семена для Сво­ей славы.
Ване минуло четырнадцать. Скоро год, как забрали отца, но ни от него, ни о нем еще не было никаких вестей.
С наступлением весны Ваня опять нанялся пасти скот вместе с сестренкой.
— Сынок, все делайте как для Господа, честно, свято, и Бог поможет вам в труде,— не забывала предупреждать мать, провожая детей со двора.
"Что это значит пасти стадо как для Господа? " — не один раз спрашивал себя Ваня и часто думал об этом.
Едва первые лучи коснутся облаков, Ваня с окраины Лущевки начинал собирать скот. Ловко щелкая длинным кнутом, он гнал стадо через всю деревню, напевая свои любимые песни. Хозяйки распахивали калитки и, глядя в доброе лицо молодого пастуха, здоровались с ним и охот­но доверяли ему на целый день своих коров, коз и овец. Когда Ваня подходил к своему дому, выходила Надя со сво­ими овцами, и дальше они шли уже вместе.
— Сегодня погоним за Лысую гору, там уже подросла трава. Здесь, в лощине, почти всю траву выели,— сказал однажды Ваня, сразу же за селом заворачивая стадо.
Ваня старался чередовать пастбища, и скот поэтому все­гда был сыт, люди довольны. Он думал, что это и называет­ся пасти "как для Господа ".
Надя молча погоняла скот. За ее худенькой спиной бол­талась полупустая котомка, куда мать положила им обед: краюшку хлеба да несколько соленых огурцов и помидор. Ваня жалостливо смотрел на сестренку.
"Вот уже второе лето мы пасем с ней без папы. Какая она худенькая! — грустно думал он. — И лапти совсем развали­лись... " Он посмотрел на свои, они выглядели ничуть не луч­ше. "Надо бы новые купить, да денег нет... " Ваня не видел себя, но и его худенькая фигурка тоже вызывала жалость.
Тяжелый труд достался детям христианина, верного Богу. С ранней весны до глубокой осени, в жару и в холод, в дождь и зной, каждый день они оставались на своем рабочем посту. Им всегда угрожала опасность или от зверей, или от воров.
Сегодня к стаду опять подкрался волк и схватил овцу. Стадо забеспокоилось. Ваня побежал за хищником с палкой и отбил овцу, вернул в стадо. Надя всегда переживала за него в это время и молилась.
— Не переживай так сильно,— успокаивал Ваня дрожа­щую от страха сестренку. — Помнишь, как Давид забирал овец у льва и медведя? Это пострашнее волка! В Библии написано, что Давид даже брал льва за космы и вырывал из па­сти овцу. Ему точно Бог помогал. А у нас всего-навсего волк.
— Нам тоже Бог помогает, вот уже который раз тебя и овец от волков спасает,— задумчиво ответила Надя.
— Это правда. Бог заботится не только о нас с тобой, но и о всей нашей семье. Смотри, у нас все дети живы и здоро­вы, мама тоже не болеет.
— Потому что мы молимся об этом каждый день. Вот только папы нет с нами. Где он живет, как он сейчас?.. — грустно сказала Надя. Помолчав немного, она добавила: — Крушеницким пришла похоронка, и Лыковы тоже получи­ли похоронку на сына...
Она подняла серенький камешек в белую крапинку и стала его разглядывать. Ваня задумчиво смотрел в поле — услышанное не было новостью, об этом уже все знали.
А вечером детей ожидала настоящая новость: отец при­слал долгожданное письмо! Нина Петровна, не один раз уже прочитав его, теперь стала медленно читать детям. Писал сам Василий Тимофеевич.

"Дорогие мои, приветствую вас всех и крепко целую. Благодарю Бога за возможность передать письмо. Нахо­жусь в лагере, в Октябрьском районе города N. Здесь я за­болел и сильно ослаб. Если можете, поддержите меня про­дуктами. Я знаю, что у вас на дорогу нет денег. Я думаю, что нахожусь примерно 150 км от вас. Пусть Ваня при­едет ко мне на велосипеде. Хотя ему будет нелегко, но Гос­подь может помочь.
Сынок, может, ты согласишься на такое путеше­ствие, чтобы помочь отцу? Господь не останется в долгу. Я возложил на Господа свое упование, и в этом вопросе тоже надеюсь только на Него. Да благословит вас Бог. Целую всех вас, родные мои!

Ваш папа".
Целый день Нина Петровна носила в своем сердце этот вопрос: "Как помочь мужу?" Она молилась, думала, а потом пошла в дом Крушеницких.
— Сестра Вера, я письмо получила от Василия,— сказала она, присаживаясь на лавку.
— Что ты? — испуганно встрепенулась Вера Ивановна.
Закрыв дверь на крючок и задернув занавеску на един­ственном в кухне окне, она присела возле Нины и загляну­ла в листок.
— Читай скорее,— тихо попросила она, а когда та дочитала до конца, не выдержала и заплакала: — Ой, Господи, да почему ж нам так трудно приходится на земле? Где же защита от горя? Вот и Василий, вишь, как страдает...
Нина Петровна тоже не могла сдержать слез и, попла­кав, сказала:
— Все же Господь не без милости, Вера Ивановна. Что ты посоветуешь?
— Надо бы Ванюшку снарядить. Соберем харчей кое-каких и пусть малец едет. Он у тебя надежный.
Все это Нина Петровна не рассказывала детям, но закон­чив читать письмо, сказала как можно спокойней:
— Мало папа написал, но одно ясно, что ему там очень трудно, и мы должны ему помочь.
Надюша смотрела на мать широко открытыми глазами. Она хотела знать намного больше, чем написано в письме. Ваня вертел конверт, стараясь разобрать на штампе число, когда отец отправил письмо. Взволновалось его сердце. Лю­бовь и жалость к отцу подсказали ему немедленный ответ:
— Надо помочь папе. Мама, я поеду, наверное, как он просит...
— Это нелегкая задача, сынок... Будем молиться, чтобы Господь указал нам, что делать.
Уложив детей спать, Нина Петровна долго еще обсужда­ла с Ваней предстоящую поездку. Вопросов было немало. Что везти отцу? Где взять продукты? Выдержит ли старень­кий велосипед? Хотя Ваня научился его ремонтировать, но путь неизвестный и далекий.
Ночью, лежа на сеновале, Ваня пристально всматривал­ся в звездное небо. Сон бежал от него. "Где же находится лагерь? — думал Ваня. — Видит ли папа эти звезды? О чем он думает сейчас? Может, он сильно болеет, так что не может и глаз открыть? Ему надо помочь, обязательно надо. Хорошо, что мама отпускает меня..."
Ваня живо представлял себе встречу с отцом, видел себя в его объятьях. Вот он рассказывает ему, что дела дома идут хорошо, что в эту зиму он научился валять валенки и сделал уже две пары для школьников. Дети в школе хо­рошо учатся и никто не болеет. Он рассказывает ему, что они с мамой каждый день читают Библию и молятся за него. Отец смотрит на него ласковыми глазами и ничего не отвечает, только крепко прижимает его к своей колючей щеке, но что-то уж очень колючей, так что Ване стало больно и он проснулся. Перед ним стояла мама и соломинкой покалывала щеку.
— Крепко спишь, никак не могу разбудить,— улыбнулась она. — Вставай, сынок, заря занялась.
Ваня подскочил и побежал умываться студеной водой. Днем он обдумывал, на кого оставить стадо, где раздобыть на дорогу клей и запасные спинет для велосипеда.
Придя вечером домой, Ваня увидел на столе продукты.
— Это для папы принесли! — сообщили ему дети. Сумка с сухарями, несколько кружков топленого жира, кусок сала, лук, чеснок и еще что-то, завернутое в тряпки.
— Слава Богу, соседи так расположились, кое-что при­несли, да я немного выменяла,— рассказывала Ване мать. — Я думаю, килограмм пятнадцать наберется. Вот, сынок, завтра можно и отправляться.
Весь вечер прошел в сборах. Мама складывала продукты в мешок и готовила сыну одежду. Ваня готовил велосипед, Петя не отходил от него.
— Останешься дома за хозяина,— между делом напут­ствовал Ваня брата. — Следи за хозяйством, приеду — с тебя спрошу.
Петя понимающе кивал белой, как отцветший одуван­чик, головой. Весной ему исполнилось десять лет.
Наутро, едва заалела ранняя зорька, у Заярных уже все были на ногах. Ваня уезжает к папе. Привязывая ме­шок к багажнику, он уже в который раз слышит от детей:
— Не забудь передать папе привет!
— И поцелуй его крепко-крепко!
— Хорошо,— отвечает Ваня солидно.
Молились всей семьей, слезно просили у Небесного Отца милости и благополучия.
Ваня вывел велосипед со двора, еще раз посмотрел на всех, помахал рукой и поехал в ту же сторону, куда больше года назад увезли отца.
Солнце позолотило края легких облачков. Коров еще не выгоняли. Велосипед легко катил по проселочной дороге. Выехав на бугор, Ваня оглянулся на свою деревню. Когда-то он первый раз смотрел на нее с этого места, но тогда с ними был отец...
Поправив картуз, Ваня поехал дальше. Дорога уходила вниз. От быстрой езды прохладный ветер надул на спине рубашку пузырем. А вокруг такая красота! У самой дороги низко склоняются тонкие травинки, цветет ромашка. Ваня любил природу и в обычной степи видел много необычного. Да разве можно не залюбоваться ковыльными просторами?! Они, будто море, волнуются, оживают даже от легкого прикосновения ветерка.
К полудню Ваня устал, захотел есть. Съехав с дороги, он перекусил и поехал дальше. К вечеру добрался до села, что отстояло от них километров на шестьдесят. Заехав в село, он вдруг заметил, что переднее колесо спустило. Оказывается, расклеился стык на камере. Ваня зашел в крайнюю избу и попросил, чтобы его впустили заклеить камеру. Хозяин, посмотрев, в чем дело, сочувственно сказал:
— Не сможешь, парень, сам отремонтировать, здесь нуж­на вулканизация. Поезжай в район, там помогут.
— А далеко район? — спросил огорченный Ваня.
— Нет, не очень, отсюда восемнадцать километров. А ты куда путь держишь? Ваня назвал город.
— Что-то я не знаю такого. Ну ладно, там, в районе, тебе подскажут. Оставайся, заночуешь у нас, а завтра поедешь.
Ваня так и сделал. Он с удовольствием поужинал с добры­ми людьми и с большой радостью согласился переночевать на предложенной ему лавке у окна. Подложив под голову то­ненький пиджачок, он приятно растянулся и тут же заснул.
Еще не совсем рассвело, когда Ваня услышал, что в сенях скрипнула дверь. Встали хозяева, встал и он. Поблагодарив за ночлег, он вывел велосипед и покатил по указанной доро­ге в район. Утренняя прохлада ободрила его, и он мысленно благодарил Бога за первый ночлег, за добрых людей, кото­рые ничем не обидели его, просил благословения на весь день. А потом он стал напевать свои любимые песни, прославляя великого Бога.
Дело было уже к обеду, когда Ваня нашел вулканиза­цию. Заглянув в мастерскую, он вдохнул знакомый запах клея и бензина. У стола стоял худощавый пожилой мужчи­на в длинном резиновом фартуке.
"Господи, расположи его сердце помочь мне",— помолил­ся Ваня и попросил:
— Дядя, почините мне, пожалуйста, камеру. Только у меня денег нет, нечем заплатить,— добавил он смущенно.
Мужчина посмотрел на вошедшего поверх своих круглых очков и удивленно спросил:
— Откуда ты такой?
— С Лущевки.
— А куда путь держишь? — заинтересованно рассматри­вал он откровенное лицо деревенского подростка.
— К отцу, в лагерь. У меня отец в заключении, сильно болеет, еду к нему.
— Бедняга,— непонятно кого пожалел вулканизаторщик. — Давай сюда. — Без лишних слов он принялся за дело.
Не успел Ваня хорошо оглядеть мастерскую, как мастер протянул ему склеенную камеру:
— Возьми, ничего не надо.
— Спасибо, Господь вас не оставит,— радостно сверкнул Ваня глазами. — А вы не знаете, где этот район, в какую сторону мне сейчас ехать? — спросил он, протягивая мастеру конверт.
Прочитав адрес, мужчина пожал плечами:
— Нет, такого я не знаю.
Тут подошли замасленные рабочие, видно, шофера, и, услышав разговор, заинтересовались. Один из них взял конверт, прочитал адрес.
— Это ближе к Уральским горам, отсюда не меньше четырехсот километров. Ты на этом хочешь ехать? — спро­сил он, указывая пальцем на велосипед. — Далеко очень, дороги трудные, грунтовые, не доедешь.
— Возвращайся к мамке домой,— сказал вулканизатор­щик, вытирая руки о бока.
Ваня отвел велосипед в сторону, сел в траву, отщипнул лист подорожника и стал жевать его.
"Что делать? — думал он. — Если верить людям, то я проехал почти восемьдесят километров. За сколько же можно проехать четыреста километров? Наверное, дней пять-шесть уйдет. Что же делать? Если я не поеду, кто по­может отцу, он ведь может умереть... — Горький комок под­катил к самому горлу. — А что я буду есть в дороге? Если брать продукты из мешка, то ничего отцу не привезу. При­дется просить у людей..."
Ваня вдруг почувствовал себя каким-то маленьким, слабым и одиноким во всем огромном мире.
"Господи, что мне делать? — стал он молиться. — Как мне справиться с этим важным делом?"
Вдруг из мастерской вышел вулканизаторщик и пома­нил его рукой:
— Эй, паренек, поди сюда! Ваня быстро подошел к нему.
— Заходи. Ты, видно, голодный, вот, возьми,— мастер протянул ему большой кусок черного хлеба и молоко в бан­ке. — Поешь. За что отца посадили?
— Верующий он, христианин,— ответил Ваня, беря хлеб и молоко. — Спасибо вам большое!
Ваня с аппетитом ел душистый хлеб и запивал молоком. Каким-то таинственным образом он почувствовал, что совсем рядом с ним — всемогущий Бог, что Он незримо сопровождает его.
"Так Бог может прокормить меня и дальше!" — воспря­нул Ваня. От этой мысли все изменилось. Тревога покинула его, и он твердо решил: "Поеду. Пусть будет трудно, Господь не оставит меня".
Долгий это был путь. Минуя село за селом, район за районом, Ваня все ближе и ближе подъезжал к Ураль­ским горам. Не один раз приходилось ему ремонтировать велосипед, клеить камеры.
Начались лесистые места. Теперь поселки встречались реже. Дороги стали еще хуже. Корни деревьев, как сильные руки, переплели проселочные дороги, и Ваня не один километр шел пешком. Машины или подводы встречались очень редко.
Случалось, что Ваня сбивался с дороги и ему приходи­лось возвращаться по нескольку километров. Один раз он ночевал в стоге сена. Шелест деревьев и разные ночные звуки нагоняли на него жуткий страх, и он не мог заснуть. Ему казалось, что к нему крадется какой-то зверь. После этого Ваня не решался ночевать на улице.
Люди сочувственно относились к нему. Отвечая на воп­росы, он рассказывал, куда едет, и они, с удивлением глядя на его щупленькую фигурку, старенький велосипед, сильно поношенные кирзовые сапоги и давно не мытое лицо, жалели его, впускали в свое жилище, кормили. Бог распола­гал к Ване незнакомых людей.
Взрослые понимали, что мальчик совершал сверхвели­кий подвиг. Решиться на такое путешествие мог только под­росток, который еще не представляет всех трудностей и опас­ностей, которые обязательно встретятся на пути.
Ванины силы заметно убавились, он еще больше похудел и ослаб, но ни разу не заглянул в отцовский мешок с про­дуктами, хотя порой очень сильно хотел есть.
В одном месте за деревушкой дорога поднималась высо­ко в гору. Ваня с трудом катил свой велосипед, но скоро по­чувствовал, что не сможет подняться. Силы его кончились. Вокруг теснился роскошный лес, журчали веселые ручьи, цвели незнакомые цветы. Ваня никогда не видел такой красоты, но сейчас ему было не до нее. Впервые он почув­ствовал, что не сможет справиться, надо просить помощи. Опять просить...
Сколько раз уже ему приходилось просить, смиряться, умаляться! Обидно стало и горько. Когда же закончится эта дорога? Однако жалеть себя и останавливаться нельзя. У Вани была высокая цель — он должен видеть отца, кото­рый за это время стал ему еще дороже. Он глубоко вздохнул. Недалеко играла детвора. Ваня положил велосипед на траву и пошел просить помощи.
— Ребята, помогите подняться на гору,— попросил он.
Дети дружной ватагой обступили путешественника и, рассматривая велосипед, стали толкать его по извилистой дороге вверх.
— Вы здесь живете? — спросил Ваня у мальчиков.
— Да, а ты откуда?
— Из Лущевки, это далеко отсюда. У нас нет таких гор и лесов, как у вас. Здесь красиво, а у нас ровные степи и все.
— А грибы и ягоды у вас растут? — спросил кто-то из детей.
— Нет, не растут.
— А как это называется? — спросил высокий мальчик, указывая на велосипед.
— Велосипед,— ответил Ваня.
— Ты сам его сделал?
— Нет, я сам не могу такое сделать,— улыбнулся Ваня.
— Ты куда едешь? — не унимались дети.
— К отцу, он заключенный.
— У нас тоже ссыльные живут. Вот у него отец ссыль­ный,— показали они на черноглазого мальчугана.
"Велосипед не видели, а ссыльные и заключенные для них не диковинка",— подумал Ваня. Вскоре они оказались на вершине. Дорога пошла немного вниз. Поблагодарив де­тей, Ваня поехал дальше. Ехал не долго. Первый поселок оказался нужным ему районным центром.
Ваня нашел милицию, подал дежурному изрядно затер­тый отцовский конверт и спросил, где найти этот лагерь.
— Отсюда тридцать километров,— махнул милиционер рукой в сторону леса.
Больше Ваня ничего не узнал.
Напрягая последние силы, он преодолел и этот отрезок пути. Дорога здесь была особенно трудная, местами шла через болота, и Ване приходилось брать велосипед на спи­ну и, согнувшись под непосильной ношей, переходить топ­кие места.
Наконец лес немного расступился, и перед Ваней откры­лась картина, которой суждено было остаться в памяти до конца жизни.
Высокий, потемневший деревянный забор окружало несколько рядов колючей проволоки. За забором виднелись крыши длинных бараков, по углам поднимались вышки, на которых стояли часовые с винтовкой.
— Лагерь... — испуганно и вместе с тем облегченно про­шептал Ваня.
С замирающим сердцем он долго рассматривал эту чудовищную картину. Подул холодный ветер, и темная туча закрыла солнце. Начал моросить дождь, но Ваня этого не замечал. Он думал о том, что за этим забором живет его больной отец.
— Господи,— стал он молиться,— благодарю Тебя, что Ты сохранил меня в пути. Помоги мне теперь увидеть папу. Я не знаю, как это сделать, помоги мне.
Ваня вытер слезы и пошел прямо по дороге, которая упиралась в ворота зоны. Рядом с воротами стояла деревян­ная изба, и Ваня издали заметил, что в нее изредка входили и выходили люди. К этому домику Ваня и направился. Уви­дев впереди женщину в военной форме, он догнал ее и осто­рожно спросил, подавая конверт:
— Скажите, этот лагерь здесь находится? Женщина прочитала адрес и, окинув Ваню любопытным взглядом, сказала:
— Да.
— А здесь есть Заярный Василий Тимофеевич? — спро­сил он, чуть осмелев.
— А ты кто такой? — Женщина посмотрела ему в глаза проницательным взглядом.
— Сын. Приехал вот к нему из дома...
— На чем приехал? — с недоверием спросила она.
— Вот на этом велосипеде,— сказал Ваня, положив руку на сиденье.
— Как же ты смог? Не может быть! Это же... — она остановилась на полуслове. Ее черные накрашенные брови поползли вверх.
Ваня подробно рассказал, как пришло письмо, как они с мамой решили помочь отцу, как он ехал на этом велосипе­де и как ему было трудно.
— Я хочу увидеть папу и передать ему вот эти продук­ты,— указал Ваня на привязанный к багажнику мешок.
Женщина откровенно удивилась всему услышанному и особенно Ваниной детской наивности, что он так просто хочет увидеть отца. Непонятно, почему она расположилась к нему и с сочувствием сказала:
— Есть такой в лагере, но он очень больной, на работу не ходит. Ты постой здесь, а я что-нибудь придумаю. Может, покажу тебе отца,— и ушла.
Ваня подошел ближе к деревянной проходной.
— Эй, хлопец! Зайди сюда,— через время позвал его охранник. — Ты что-нибудь отцу привез? Собери немного.
Ваня быстро развязал мешок, вынул несколько сухарей, кусок сала, лук, чеснок.
— Хватит. Положи все это в торбочку и заходи сюда,— показал охранник на дверь.
Заметив, что Ваня боится оставить велосипед, охранник сказал:
— Не бойся, за это время никто не тронет.
Зайдя в полупустую комнату, Ваня растерянно осмот­релся. Зарешеченное окно, длинный стол и скамья. Все было серым, мрачным, пугающим. Сильно пахло табаком. Вдруг напротив открылась дверь и в сопровождении конвоя вошел пожилой человек. Одно мгновение Ваня рассматри­вал вошедшего. Обросший, страшно худой. Ваня не сразу узнал его. Но эти добрые лучистые глаза...
— Папа! — вскрикнул Ваня и бросился к отцу на шею.
— Сынок, Ванюшка! — шептал отец и по впалым, морщинистым щекам текли крупные слезы. — Господи, слава Тебе! — крепко обнимая сына, тихо приговаривал он.
Вошла знакомая Ване женщина в военной форме и сказала:
— Всего пятнадцать минут. Свидание просите у началь­ника зоны, а это так, неофициально.
Ее голос сразу отрезвил отца с сыном и поставил перед действительностью: "Хотя вы и родные, больше пятнадцати минут не имеете права быть вместе".
Василий Тимофеевич торопливо спросил:
— Ваня, как дома? Как дети, мама, все ли живы?
— Живы, папа, слава Богу, все привет передавали... — Ваня от волнения забыл, что хотел рассказать.
— Ты как сюда попал? — спросил отец.
— На велосипеде.
— Сколько ехал, сынок?
— Девять дней,— коротко ответил он, не в силах спра­виться с волнением.
— Ой, как долго! А я заболел крепко, сынок. Работа труд­ная, лес валяем. Занемог совсем, и меня оставляют в зоне, так я портняжничаю, но и на это уже сил не хватает, голод­но очень,— Василий Тимофеевич снова обнял сына. — Но страдаем за Господа, потому будем нести эти трудности без ропота, вы — там, я — здесь, а Господь все усмотрит.
— Папа, вот здесь в сумочке еда, сейчас разрешили пере­дать,— спохватился Ваня. — Но это не все, я еще привез.
— Спасибо, Ванюшка. Ты к начальнику сходи, попроси свидания, а я отсюда тоже буду просить,— взяв сумочку из рук сына, сказал отец.
— Время вышло! — раздался вдруг зычный голос конвоира.
Свидание показалось мимолетным мгновением.
Отец обнял сына, и слезы неудержимым потоком потекли по его изможденному лицу. Эти чистые слезы, не встречая препятствия, капали, казалось, в самое сердце сына, свиде­тельствуя ему о глубоких отцовских чувствах.
— Сынок, молись всегда, бодрствуй, люби Господа Иисуса, и тогда на небе мы обязательно будем вместе.
Ваня тоже плакал и крепко целовал отца в мокрые глаза, в жесткие губы, колючие щеки, а отец, склонившись к самому уху, продолжал:
— Я верю в победу Господа Иисуса над злом. Господь уничтожит зло и будет вечно царствовать. Верь Ему, и Он возьмет тебя в Свое Царство.
— Хватит! — снова крикнул конвоир, но сын и отец, крепко держа друг друга в объятьях, не могли расстаться.
И тогда здоровенный мужчина схватил отца за ворот и, оторвав от сына, небрежно толкнул в сторону открытой двери. Она тут же захлопнулась, навсегда разделив двух любящих друг друга людей.
— Выходи! — приказал Ване конвой.
За дверями его ждала все та же женщина.
— Увиделись? — добродушно спросила она. — Проси сви­дание у начальника лагеря. Вон дверь в его кабинет,— показала она на бревенчатый дом с высоким крыльцом.
Все происходящее было похоже на сказочный сон. Ваня отошел от проходной, все еще не в силах осмыслить, что произошло. Это же было настоящее чудо! Он только что ви­дел живого отца!
Дождь перестал, а солнце, скрываемое рваными облака­ми, то улыбалось, то опять хмурилось. "Какой же он худой, на нем кожа да кости остались! — думал Ваня, мало-помалу возвращаясь к действительности. — Я даже не успел все рассказать ему!.."
Помолившись Богу, Ваня постучал в кабинет начальни­ка зоны.
За крепким столом сидел плотный седеющий мужчи­на в военной форме. Его сверлящий взгляд, казалось, проникал в самое сердце. Ваня еще не знал, сколько зла может гнездиться в людях, обладающих таким проница­тельным взглядом. Мужчина показался ему добрым, луч­ше того конвоира, что вытолкнул отца за дверь, и он по-детски попросил:
— Начальник... дяденька... я приехал к отцу издалека, на велосипеде, дайте мне, пожалуйста, свидание с ним.
Перед сытым начальником стоял худенький, похожий на былинку подросток, в старой, не раз залатанной одежде, в развалившихся сапогах. На давно немытом лице — не беспечного детства сиянье, а стариковская строгость, боль и горечь.
Начальник уже знал о его приезде. Глядя на этого взволнованного, напряженно ждущего ответа подростка, он думал:
"Что заставило тебя проделать такой далекий путь на старом велосипеде, дружище? Романтика? Но трудности, какие ты непременно встретил, должны выбить ее. Долг? Но ты слишком юн, чтобы сознавать его до такой степени. Остается одно — любовь. Свидание может усилить это чув­ство. Отец — отъявленный баптист. Нет, им нельзя давать встречи... Парень еще может быть воспитан нашим обществом и стать человеком нашего будущего". А вслух начальник сказал:
— Не положено ему свидание, у него есть нарушения.
— Дяденька, ну пожалуйста, я вас очень прошу, дайте свидание с папой! — Голос Вани задрожал. — Я ему немно­го еды передам. Я очень долго ехал сюда...
Начальник пристальней посмотрел на мальчика. В этих суровых Уральских горах ему не приходилось иметь дело с такими юными посетителями. Мальчик явно не понимал, что находится чуть ли не в сатанинском логове, где о сочув­ствии забыли, как о прошлогоднем снеге.
Начальник помнил Заярного и питал к нему личную неприязнь.
"Как же он мог воспитать такого преданного сына? — думал этот жестокий человек. — За что можно любить такого фанатичного отца? Этот вырастет и тоже станет таким же баптистом. Нет, ты у меня ничего не получишь, голубчик. Мы из тебя еще можем хорошего комсомольца вырастить, чтобы вылавливать таких, как твой отец. А эта жалость к отцу — ни к чему, она только помешает".
— Нет, не положено ему свидание. Он ведет себя здесь плохо, все еще проповедует, поет свои молитвы и других агитирует. — Тебе сколько лет?
— Пятнадцать.
— Учишься? Работаешь?
— Работаю в колхозе.
— Молодец, работай и учись дальше, а по следам отца не ходи, чтобы не угодить сюда. Ты молодой, и свою голову не забивай божественными сказками. Езжай домой!
Ваня не мог поверить, что этот добрый начальник не даст ему свидания с отцом, и снова стал просить:
— Начальник, послушайте меня, я продукты хочу передать...
— Продукты мы примем,— перебил он мальчика. — От­неси их на проходную, а свидание не положено. Мне неког­да с тобой долго разговаривать. Вот, возьми бумагу, по ко­торой у тебя примут передачу.
Начальник был неумолим. Он подал Ване листок, на котором размашисто написал: "Передачу принять " — и сказал:
— Все. Разговор окончен.
Горько стало Ване. Стараясь проглотить застрявший в горле ком, он вышел на улицу. Неужели он больше не уви­дит отца? Нет, он еще раз пойдет к начальнику и попросит!
Ваня отдал на проходной продукты, привязал к багажни­ку пустой мешок и медленно покатил по дорожке.
"Пойду в поселок, попрошусь к кому-нибудь переноче­вать, а завтра снова буду просить свидания",— решил он.
Неподалеку от лагеря стояло несколько потемневших бревенчатых изб. Добрые люди разрешили Ване поставить во дворе велосипед, и он снова вернулся к лагерю. Его не­удержимо тянуло туда, где за неприступным забором нахо­дился родной отец.
Вокруг лагеря лес был срезан. Неподалеку от ворот Ваня присмотрел себе пенек, присел на него и стал рассматривать местность. Прямо от ворот дорога уходила вглубь леса.
Вдруг послышался непонятный гул и приглушенный лай собак. На дороге появилась колонна заключенных, сопро­вождаемая солдатами с автоматами наперевес. Некоторые из них с трудом удерживали на поводке рвущихся собак. Колонна приблизилась к воротам лагеря, и Ваня видел, как их, считая по пятеркам, пропускали через открытые ворота. В глубине двора он увидел длинные одноэтажные бараки. Крик, ругань, лай собак,— все это, увиденное впер­вые, оставило в сердце Вани неизгладимую память о неволе.
Вернувшись в поселок, Ваня рассказал свою историю хо­зяевам, которые приютили его.
— Завтра у заключенных санитарный день. Их выводят из зоны в баню, может, повезет тебе, и ты увидишь отца,— сказал хозяин сочувственно.
Ваня все еще надеялся на встречу. Утром он снова пошел к воротам зоны с намерением просить начальника дать сви­дание. Но и в этот день начальник был неумолим и строго приказал не попадаться ему больше на глаза.
— Ты все еще здесь? — гневно спросил он, когда Ваня встретил его у дверей кабинета. — Ты разве не понял, что тебе надо убираться отсюда поскорей?!
Голодный, осунувшийся, Ваня снова присел на свой пе­нек и стал ждать неизвестно чего. Вот раскрылись ворота и вчерашняя черная колонна заключенных медленно вышла из лагеря. Из разговоров Ваня узнал, что заключенные работают на повале леса, а потом сплавляют его вниз по реке.
Бедные истощенные люди проходили совсем рядом около него. Он даже мог разглядеть их угрюмые, серые, очень по­хожие лица. Вдруг в колонне произошла заминка. Какой-то заключенный вышел из строя и, упав на колени, со слезами выкрикнул:
— Начальник, не могу идти, хоть убей!
Конвоир что-то отрывисто скомандовал и тут же двое заключенных подхватили несчастного под руки и потащили в строй. Ванино сердце затрепетало от жалости и страха: "Куда же они его потащили? Как он работать будет?" Через время вернулся конвойный, и Ваня услышал, как он сказал на проходной:
— Больной лежит в лесу!
— Приведите назад. Будет бежать — стреляйте,— холод­но скомандовал кто-то.
Вскоре двое заключенных потащили больного в зону.
"Выйдет ли он еще когда-нибудь сам? — подумал Ваня. — Вот так, наверно, когда-то и папу тянули из лесу..."
— Готовьте отряды в баню! — вдруг крикнул кому-то конвоир.
Мимо Вани зашагали охранники.
— Твоего отца сейчас поведут в баню,— шепнул ему кто-то из проходивших мимо солдат.
Ваня оживился. Он хотел поблагодарить, но не понял, кто сказал ему это.
Баня стояла в ста метрах от лагеря, так же огороженная забором.
Как только открылись ворота и стали выходить заклю­ченные, Ваня кинулся к колонне. Грозный охранник молча сдержал прыгающую овчарку.
Вдруг Ваня заметил, что из середины строя кто-то мах­нул ему рукой. Он тут же поднял руку в ответ. Это был отец. Стараясь как можно ближе подойти к строю, Ваня увидел родное лицо. Отец еще раз поднял руку и скрылся в общем потоке.
К Ване подошел конвоир, который все это время наблю­дал за ним, придерживая собаку.
— Кто у тебя здесь? — кивнул он на ушедшую колонну.
— Отец,— взволнованно ответил Ваня.
— Ты у начальника был? Свидание разрешили?
— Нет, не положено, говорит.
— Тогда уходи отсюда, парень, поскорее, а то начальник рассвирепеет, и твоему отцу несдобровать потом. Ничего ты не добьешься тут. Лучше уходи.
Ваня вернулся в поселок разбитый. Он уже и сам стал понимать, что свидание ему не дадут, но никак не мог сми­риться с этим и уехать.
На следующий день Ваня решил еще раз пойти к зоне и попрощаться с ней. Он сел на свой пенек и снова увидел ту же картину — развод заключенных на работу, крики, брань, лай собак. После развода он решил обойти зону в на­дежде хоть через щель увидеть отца, но все напрасно, он ни­чего не увидел и не услышал.
Три дня пробыл Ваня возле зоны. А на четвертый день, разочарованный, он рано утром тронулся в путь.
Подъехав к тому месту, где дорога убегает в лес, отку­да он впервые увидел лагерь и где мечтал о счастливой встрече с отцом, Ваня остановился. Еще раз он с тоской оглядел всю местность, и горячие слезы потекли из его глаз. Он вспомнил короткое свидание с отцом и безудержно заплакал. Его худенькие плечи долго вздрагивали, и он спрашивал, неизвестно кого: "За что разлучили нас с па­пой? О, безжалостные люди!"
В эти дни, когда Ваня часами сидел у ворот лагеря, в его сердце созрело очень важное решение. Хотя его никто не слышал, кроме высоченных сосен и неба, он все же откровенно сказал это вслух:
— Нет! Я никогда не пойду с вами в ногу и не подам свою руку для дружбы! Лучше быть христианином и стра­дать, как отец, чем быть безжалостным начальником зоны! Господи! Помоги мне сдержать свое слово до самой смерти!
"Лучше страдать с народом Божьим, чем иметь времен­ное греховное наслаждение",— вспомнил Ваня слова, ска­занные о Моисее, и прошептал:
— Господи, это на самом деле лучше! Я пойду за Тобой по следам отца, чего бы это ни стоило! Ты помоги мне...
Это жизненно важное обещание вырвалось из сердца не под наплывом чувств или чудных мелодий. Во время усталос­ти, голода и разочарования юная душа решалась идти за Гос­подом во что бы то ни стало. Это обещание рождалось и созревало в сердце мальчика, когда он терял силы на трудных уральских дорогах, когда он три дня сидел у мрачных ворот зоны, когда умолял начальника о свидании с больным отцом.
И Бог услышал его обещание! Небо с радостью приняло молитвенное решение пылкой души. Но как бы ни были хо­роши обещания и решения, они приобретают смысл и цену, когда подтверждаются жизнью. У Вани это было впереди.
А пока Ваня еще раз помолился и, немного успокоенный, тронулся в обратный путь. Километров десять проехал он бла­гополучно, а потом, на одном из спусков, вдруг слетела цепь на велосипеде и срезала на заднем колесе несколько спиц. Поломка была серьезной, ехать дальше Ваня не мог. При­шлось идти пешком до ближайшего селения. А они в этих ме­стах были не частыми — семь, десять, а то и пятнадцать ки­лометров надо было преодолеть, чтобы попасть из села в село.
У жителей первого поселка Ваня узнал грустную новость: оказывается, в этих краях велосипедов ни у кого нет. Люди не пользовались ими здесь. Два дня Ваня шел пешком, пока наконец в одном поселке нашел спицы. Отремонтировав ве­лосипед, он поехал дальше.
Дорога шла среди прекрасных мест. Когда Ваня ехал к отцу, он почти не смотрел по сторонам, занятый одной мыс­лью: скорее найти лагерь. А сейчас, чувствуя, что выполнил свой долг, Ваня с наслаждением рассматривал голубую гладь озер, любовался стройными березами и угрюмыми елями, окружавшими его. Причудливые цветы, которых он никогда еще не видел, приводили его душу в восторг. Сознавая, что Создатель всей этой красоты — Бог, Ваня пел Ему одну песню за другой и радовался, что этому великому Богу они служат и поклоняются всей семьей. Жаль только, что папа так сильно страдает. Но это ради Господа, это из-за верности Ему, за эти страдания когда-то будет великая награда...
Вернулся Ваня домой через три недели. Сколько было радости! Соседи сходились послушать рассказ об отце, но он был очень короток — пятнадцатиминутная встреча не су­лила длинных рассказов.
Нина Петровна сильно испугалась, узнав, как далеко пришлось Ване ехать, сколько трудностей и серьезных опас­ностей он пережил. Если бы она знала об этом заранее, никогда не согласилась бы отпустить его в такое путеше­ствие. Слушая скромный рассказ сына, она не верила своим ушам, что он не взял ни одной крошки из продуктов для отца!
Да, Господь и в этот раз оказался верным Своему слову. Он взял на Себя всю заботу о беззащитном мальчике и хранил его на трудной и опасной дороге. Господь охотно помогает уповающим на Него — и взрослым, и детям, и сильным, и слабым.
Глядя на исхудалое, измученное лицо Вани, Нина Пет­ровна молилась: "Господи! Воздай ему по Своей щедрости и любви! В моих глазах он заслуживает многого, но я ничем не могу вознаградить его".
С большим трудом Заярные пережили зиму. Землянка их совсем развалилась, и с наступлением тепла они приня­лись строить новое жилище. Нелегкое это было дело. Основ­ные работники — Нина Петровна и Ваня — выбивались из сил. Сначала они наделали кирпичей из глины, высушили их на солнце, а потом Ваня начал строить дом из этих кирпи­чей. Выложил стены, а для крыши материала не было. И сно­ва всей семьей молились, просили помощи у Бога.
Кто-то из соседей посоветовал поехать за бревнами в лес. Колхоз выделил пару быков, и Ваня снова должен был отправиться в дальний путь. Лесные места начинались где-то за сто километров от Лущевки. Ваня взял все сбережения из дома и, надеясь на милость Божью, тронулся в путь. На быках быстро не поедешь, и только на четвертый день на горизонте синей неровной лентой показался лес.
У первой же деревни Ваня остановил быков и стал спра­шивать у мужчин, как достать лес на постройку землянки.
— Деньги у тебя есть? — спросил Ваню один, помоложе.
— Двести восемьдесят рублей только.
— Да кто же тебе, сынок, за такую сумму лес продаст? — удивленно спросил седой старичок.
Ваня смутился. Он и правда не представлял себе, сколь­ко это может стоить.
— Больше у нас нет,— вздохнул он. — Одна мама дома, да шестеро детей, я старший. Работаем в колхозе. Землян­ка в эту зиму развалилась, решили новую сделать. Стены поставили из самана, а на крышу ничего нет. Колхоз дает одну центральную балку, а из чего дальше делать, не знаю.
— Настоящий лес не разрешают пилить, да и очень до­рого он стоит,— выслушав печальный рассказ Вани, сказал один крестьянин. — Давай мы тебе с женой сухостой дубовый напилим. Когда лес расчищают, сухостой идет как дрова. Сухой дуб — крепкое дерево, выдержит твою крышу.
Мужчины тут же на пыльной дороге набросали чертеж крыши и показали Ване, как надо сделать ее.
Уже немолодая чета — муж с женой — просто сжали­лись над Ваней. Деньги, которые он привез с собой, были мизерной платой за их работу и за лес. Они же пригласили парня на ночлег, а на следующий день поехали в лес. К ве­черу нагруженная повозка стояла во дворе добродетелей, ожидая утра.
Переночевав, Ваня запряг быков и, сердечно распро­щавшись с людьми, посланными Самим Богом, отправился домой. Как радовалось его сердце, что Бог и в этот раз проявил милость к их семье и он едет домой не с пустыми руками!
К концу лета Заярные закончили свою избенку. Нина Петровна с дочерями обмазала ее внутри и снаружи. А крыша получилась на славу! На центральную балку положили дубовые жерди, переплели их хворостом, а сверху помазали толстым слоем глины с соломой и по­крыли ковыльным дерном. Крыша и потолок составляли одно сооружение — снаружи это была крыша, а внутри — потолок. Когда все высохло, побелили мелом, и к осени зашли в новую землянку. В ней было две комнаты, и раз­мером она получилась чуть больше старой.
Соседи завидовали дружной семье Заярных и не один раз вынуждены были признать, что Сам Бог помогает этим людям.
Ваня уже работал на тракторе и получал на трудодни муку, но она была очень горькая, потому что мололи неочищенное зерно, а в нем было много семян полыни и разных сорняков. Но и такой муки выдавали так мало, что хлеб на столе был большой редкостью. В основном Нина Петровна варила затируху. Это было простое блюдо. Она брала немного муки, сбрызгивала ее водой и растирала. Получались мучные крошки разной величины. Эти крошки Нина Петровна бросала в кипящую воду, чуть солила, и по­лучалась затируха. Такую похлебку ели каждый день.
Вечерами Нина Петровна собирала семью на молитву. Сначала все вместе лели, потом читали Библию и моли­лись. Иногда она рассказывала детям поучительные исто­рии и часто любила повторять: "Не тот богат, у кого хлеба много, а тот богат, кто любит Бога".
— Давно я слышала этот рассказ,— как-то перед молит­вой сказала мама,— но он мне очень понравился, я и вам расскажу его. В одной деревне жила бедная вдова с детьми. Тяжело ей жилось, но Библию она любила, всегда читала ее с детками и Богу молилась. Был у нее любимый стих из 36 Псалма: "Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит ". Почитает эта вдова Библию, вспомнит свой любимый стих и помолится, чтобы Господь топливо дал зимой, хлеб насущный послал, деток защитил. Сирот иногда сильно обижают.
— Точно, как у нас,— прошептал кто-то.
— Однажды ей снится сон,— продолжила мама. — Едет большая карета, доверху нагруженная золотом, и останавли­вается у ее дома. Заходит к ней богато одетый кучер. Осмо­трел ее бедную землянку и говорит: "Все, что есть в этой карете, будет твое, если ты позволишь вырвать из твоей Библии 36 Псалом".
Вдова не сразу ответила этому человеку, а он продолжал: "Даже если ты из этого Псалма только пятый стих отдашь, я тебе все золото отдам. Жить будешь припеваючи, все, что надо, купишь".
— Вы бы поменяли этот стих на золото? — спросила Нина Петровна притихших детей.
— Нет! — ответили Ваня и Надя.
— И она тоже не согласилась,— кивнула мать. — Она сказала: "Уходи отсюда. Уходи не только из дома, а даже со двора. Здесь тебе делать нечего". Знаете, почему она так сказала? Потому что верила Богу. Она думала: "Я Богу по­молюсь, и Он даст мне все, что нужно, в любое время. А это золото все равно когда-то кончится, а потом что делать?"
— Мама, эту карету надо было бы прятать от воров,— подсказал Петя.
— Сначала надо хорошие двери поставить и крючки тол­стые,— начали фантазировать дети.
— Лучше жить без золота, но с Богом,— закончила мама. — Он каждый день понемногу дает, и бояться не надо, и крючков не надо. А чтобы Бог мог посылать необходимое, нужно верить Ему и надеяться на Него.
Так простая крестьянка учила детей жить верой. С неко­торых пор она считала себя вдовой, смирившись с тем, что Господь взял ее мужа в лучший мир. От него еще раз при­шло письмо, в котором он писал, что ему совсем плохо и что он будет ждать их на небесах. С тех пор прошло больше года и никаких известий не было.
Как-то в Лущевку приехало два молодых проповедника. Они ходили из дома в дом и читали Библию, побуждая охла­девших христиан идти евангельским путем. В селе началось пробуждение.
Нина Петровна обрадовалась приезду проповедников и всегда шла туда, где они читали Слово Божье. С собой она всегда брала детей.
Труд проповедников не был напрасен. Ослабевшие хри­стиане начали каяться, их дети тоже потянулись к Богу. Назрела нужда собираться вместе, но кто предоставит свой
дом для собраний? Христиане по-прежнему были ненавиди­мы безбожными людьми, и за проведение богослужений могло быть строгое наказание. Нина Петровна, не задумы­ваясь, предложила свою землянку. С тех пор домик Заярных стал местом собраний верующих.
Ваня не курил, не сквернословил, но у него были друзья среди сельских ребят, и он иногда выходил к ним на улицу. Нина Петровна переживала об этом. Ей хотелось, чтобы дети льнули к Богу, а не к улице, и она постоянно моли­лась об этом.
Когда загорелся огонь пробуждения среди христиан, Ваня покаялся. Для матери это была большая радость. Теперь она хотела большего — чтобы сын был ревностным проповедником Евангелия. А Ваня робел. По природе он был не речистым, да еще и малограмотным, и потому стеснялся принародно говорить слово.
В доме Заярных никогда не было пусто. Молодежь выбрала их землянку, для всех своих собраний. В доме была Библия — величайшая редкость, и молодые братья и сест­ры приходили читать или переписывать что-нибудь из Сло­ва Божьего.
Ваня охотно общался с молодежью, вместе со всеми пел, только не проповедовал. Он утверждал, что ему всегда не хватает слов, чтобы высказать свои мысли. Но однажды произошел случай, который помог ему пересмотреть свое от­ношение к проповеди.
Был у Вани друг Алексей — они вместе работали на трак­торе. Его мать ходила на собрание и всегда звала с собой де­тей, но они не хотели ее слушать. Ваня тоже много раз робко приглашал друга на богослужение, но он всегда отказывался.
Как-то ранней весной Ваня с Алексеем гнали с ремонта трактора. Не доезжая восемь километров до Лущевки, поло­мались. Отремонтировать не удалось, и ребята, оставив трактора, пришли домой. Рано утром бригадир запряг ло­шадь и по морозцу, на санях, они втроем поехали к тракто­рам. Поломку устранили, завели трактора и поехали. Солн­це хорошо пригревало, и звонкие ручьи то здесь, то там, пересекая дорогу, устремлялись к реке. Бригадир на санях поехал первым, следом — Алексей, потом Ваня. Дорога шла вдоль реки. Вдруг Ваня заметил, что Алексей наклонился и что-то делает внизу, у ног, а на дорогу не смотрит. В это время передние колеса его трактора повернули к реке. Одно мгновение — и трактор сорвался вниз. Ваня тут же остано­вился и побежал к обрыву. То, что он увидел, потрясло его. Будто конь, сбросивший с себя седока, помятый и погнутый стоял на льду трактор, а под ним, распластавшись в воде, лежал Алексей. Не помня себя, Ваня скатился с обрыва и бросился к другу. С трудом он вытащил его на берег. Алексей вздохнул и замер. Тут подбежал бригадир, но Алексею уже никто не мог помочь.
Положив тело на сани, Ваня с бригадиром долго еще смотрели на него, не веря, что Алексей мертв. Потом Ваня сел за руль и медленно поехал за лошадью. Жутко было ему от этого происшествия.
"Вот что такое наша жизнь... — думал Ваня. — Как на­тянутая нить... Не знаешь, где и когда она порвется. Как жал­ко Лешу! Он ведь навеки погиб... Я ничего не успел сказать ему... Он не спешил каяться, думал — успеет. А вот не успел..."
Ваня серьезно задумался и о своей жизни: "Надо спе­шить свидетельствовать о спасении. В селе многие не знают, как спастись, и нужно убедить их прийти ко Христу. Мед­лить нельзя. Вот только что был человек, и уже нет его, уже ничем не поможешь ему. Как жаль..."
На вечернем собрании, превозмогая смущение, Ваня по­просил слово и взволнованно рассказал о неожиданной смерти друга.
— Наша жизнь похожа на ту дорогу над кручей. Не зна­ешь, где и когда появится смерть и унесет с собой. Нам по­стоянно приходится идти совсем рядом с соблазнами, и благополучно пройти можно лишь держась за руку Христа. А кто еще не может держаться за Господа, у кого нет еще этой надежной опоры, не медлите, спешите обрести Спа­сителя, пока не поздно.
Голос Вани дрожал, в нем слышалась мольба. Кажется, юноша готов был сам каяться за каждого грешника, лишь бы кто не погиб.
Семилинейная керосиновая лампа слабо освещала пере­полненную людьми комнату. Несколько человек со слезами просили у Бога прощения за свои грехи. Вдруг раздался звон стекла — кто-то бросил в окно камень.
— Неистовствует сатана, запугать хочет,— сказала Нина Петровна, когда все разошлись. — Господи, помоги нам устоять! Может, окна подушками закрывать на время со­брания?
— Не надо,— возразил Ваня. — Пусть будет открыто, чтобы люди не боялись прийти послушать Слово Божье. От этого противника надо загораживаться не подушками, а молитвами...
Зимой 1945 года Ване пришла повестка в военкомат. К этому времени он уже два года работал трактористом.
Нина Петровна упала духом. Во-первых, сын был основ­ным кормильцем в семье, во-вторых, шла война и его могли отправить на фронт.
Последний раз Ваня сходил на мельницу, принес прося­ной шелухи. Он частенько ходил туда — поможет кому-нибудь зерно смолоть, а ему за это шелухой заплатят. Это была неплохая помощь для семьи. Шелуху тоже мололи, а потом добавляли в нее немного муки и из этой смеси пек­ли небольшие булочки.
Нина Петровна пригласила молодежь попрощаться с Ваней. Угощала всех просяными булочками, и это никого не смущало — многие жили скудно. Молодежь приготовила много пожеланий и песен, и до самого утра то радостный, то печальный говор и напев не смолкал в убогой землянке. Утром все помолились, предали Ваню в руки Божьи и про­стились.
Первым требованием в военкомате было — вступить в комсомол.
— Я не могу этого сделать, я верю в Бога,— смело заявил Ваня.
— Брось глупостями заниматься! В армии все должны быть комсомольцами. Тут тебе — не у мамы на печи, за это под суд отдадут!
— Я верю в Бога, а Бог и комсомол — несовместимы.
— Сейчас ты по-другому заговоришь! — разозлился на­чальник и приказал солдату: — Отведи его к тем "героям"!
Во дворе стояло человек двенадцать новобранцев, ко­торые тоже по разным причинам отказались вступать в комсомол.
— Стройся! — крикнул капитан. — Вы еще не передумали?
Все молчали.
— Шагом марш! — скомандовал он и показал рукой на ворота.
Впереди шел сержант, остальные строем шагали за ним.
Под ногами звонко скрипел снег. Мороз щипал уши и нос. Подошли к берегу реки. Ровный нетронутый снег слепил глаза.
— Не хотите записываться в комсомол? Полное молчание.
— Тогда ползите по реке!
С руганью и угрозами капитан заставил парней лечь на снег и ползти по-пластунски. Под одежду, в валенки забивался сухой колючий снег. Ребята сделали один круг по реке, и тут раздалась команда:
— Повторить!
После второго круга некоторые встали, соглашаясь записаться в комсомол. Остальные пошли на третий круг.
Окоченевшие руки гребли под себя снег. Задыхаясь от холода и усталости, Ваня думал об отце: "Может, и его так мучили... Господи, помоги мне идти за Тобой и не связать себя никакими богопротивными обещаниями. Ты знаешь, что я хочу служить одному Тебе..."
Когда стало нестерпимо холодно и обидно, Ваня начал усиленней молиться: "Боже, помоги мне идти по следам отца. И если даже придется умереть, помоги не отречься от Тебя и не сделаться слугой сатаны".
Испытание кончилось тем, что ребят строем вернули в военкомат. Промокшие и продрогшие, они стояли в тем­ном длинном коридоре, ожидая какого-то приговора.
Вдруг Ваню вызвали к военкому.
— Председатель колхоза просит освободить тебя от воин­ской службы, так как ему очень нужен механизатор,— ме­таллическим голосом отчеканил он. — Вот твои документы, езжай домой!
Ваня понимал, что это сделал Бог, и сердце его ликовало. Дома тоже была большая радость, ведь Ваня очень нужен и семье, и церкви!
Однажды Лущевскую общину посетили братья из горо­да. Они сразу увидели, что старцы осторожничают, даже сторонятся кафедры, а молодые братья — Степан и Ваня — ревнуют в слове. Узнав, что они еще не члены церкви, бра­тья сказали:
— Вам надо крещение принять, чтобы служение Господу было полноценным.
Ваня давно уже хотел этого, не раз говорил об этом с мамой, но как осуществить свое желание — не знал. А тут Сам Господь позаботился... И вот ранним летним утром два велосипедиста отправились за сто километров в город, что­бы через водное крещение заключить завет с Господом.
Крестил братьев светлой лунной ночью седовласый ста­рец. Суровые времена не лишили молодых христиан небес­ной радости — они просто ликовали от сознания, что при­надлежат Богу и служат Ему. Вечерю Господню и возложе­ние рук совершили в доме, а потом местные братья сказали Ване со Степаном:
— За нами следят, вам лучше уехать до появления зари.
Когда лучи восходящего солнца заиграли в обла­ках, Степан и Ваня были далеко за городом. Они не спе­шили домой, решив заехать по пути в села, куда иногда выезжали с посещением. Великая радость переполняла их сердце — они сознавали себя полноправными членами Христовой Церкви!
К концу войны во многих поселках образовались группы верующих. В основном это были женщины и старики. Как могли, они проводили богослужения.
— Проповедники приехали! — в каждом поселке, не скры­вая радости, говорили христиане друг другу.
Слыша такое восторженное приветствие, Степан сму­щенно улыбался:
— Какие мы проповедники! Нас и не назовешь проповедниками, мы больше читаем из Евангелия, чем говорим.
Но у людей была сильная жажда слышать Слово Божье, и они рады были слушать простое чтение без всяких объ­яснений. Народу собиралось очень много, люди стояли у дверей, сидели на окнах и слушали, слушали, слушали...
Закончилась война. После нее в каждом доме осталось горе, страх и неустройство. Потерявшие надежду люди нуж­дались в Боге.
— Кто, если не мы, понесет исстрадавшимся истину о жи­вом Боге? — спрашивал Ваня Степана. — Сильные, достой­ные проповедники — наши отцы — не вернулись из тюрем и лагерей. Теперь нам, детям их, Бог доверяет благовестив, и мы не откажемся. С Господом будем совершать этот труд по силам и сверх сил!
* * *
Более чем полвека минуло с той поры. Все дети Василия Тимофеевича и Нины Петровны связали свою жизнь с Гос­подом, стали членами церкви. Не беда, что их жизненный путь был таким тернистым. В этих огненных испытаниях они научились доверять Богу, Который никогда ни на ми­нуту не оставлял их. В нищете и голоде крепла их вера, и они всем сердцем стремились в обители своего Небесного Отца, туда, где не будет недостатка и горя.
Заярный Ваня давно уже дедушка — у него растут внуки и даже правнуки. Женился он в двадцать восемь лет. Бог подарил ему верную жену и прекрасных деток. Церковь доверила Ване служение пресвитера, и он как вер­ный пастырь долгие годы стоял на страже, пас Божье ста­до. Четыре года лишения свободы выпало на его долю, и он вместе со своей семьей прошел этот отрезок пути, радуясь, что за имя любимого Господа терпит поношение и скорбь.
Свое решение идти за Господом, идти по следам отца, Ваня сдержал, хотя порой это было до невозможности трудно.
История семьи Заярных — один из многочислен­ных штрихов прекрасной и величественной картины, изображающей историю церкви. Благодаря верности хри­стиан, подобных Заярным, в России сохранился светильник Божий. Как бережно эти богобоязненные люди хранили в своем сердце и в своей семье живое упование на Бога! С каким старанием они оберегали живое семя слова Божь­его от служи атеизма и беспощадного зноя всеуничтожающего безбожия! И труд их не был напрасен.
Малограмотные, незаметные труженики, которые и про­поведниками себя не считали, покоряясь Божьему зову, в простоте засевали огромные нивы. А спустя годы на этих нивах появились всходы, заколосились хлеба, и немало доб­рого зерна было собрано в житницы Господни.