Сибирская самарянка

Details: Published: Monday, 24 February 2014 07:05

Она мечтала об обычном женском счастье: муж, дети, дом.
     Первое замужество подарило ей сына, развод, размен квартиры, раздел небольшого имущества и много недобрых воспоминаний.
     Второй раз замуж не собиралась. Но вот появился он – тот, кто так заботился о ней и о ее ребенке, кто мастерил полочки в доме и ремонтировал потекшие краны. С ним, и только с ним, она будет по-настоящему счастлива. Это в первый раз, юной и наивной, она сделала ошибку, но теперь-то уж не ошибется…
     Через год после свадьбы родился розовощекий карапуз, и кончилось, утонуло в бутылке с водкой недолгое счастье. Муж начал пить горькую. Он все чаще приходил домой пьяным, она терпела и надеялась: одумается супруг. Но тот пил запоями, а потом еще и загулял. Второй брак подарил ей еще одного сына, еще один развод и еще один раздел имущества.
     В третий раз она (красота позволила) вышла замуж за обеспеченного, чтобы детей прокормить. Он оказался человеком хорошим, добрым, ее полюбил. Она решила вознаградить его за ласку-заботу и родить ему родное дитя. Пришло к ней счастье, да быстро кончилось: муж погиб в автомобильной катастрофе.
     Третий брак подарил ей преждевременные роды, горькую бедность с переездом на новое место жительства – небольшой сибирский поселок городского типа. Уехать ее вынудили родственники погибшего, они и так-то ее укоряли, что женила на себе их сыночка, да еще и хомут из своих отпрысков повесила. А после похорон и совсем доставать стали. Она, не долго думая, взяла билет, до куда денег достало, и с ребятами своими уехала.
     Галина по натуре своей была оптимисткой. Она не ныла, не причитала, устроилась на непопулярную работу – санитаркой в лечебнице для душевнобольных. Получила небольшую квартиру в подгнившем старом бараке, навела там чистоту, уют и зажила на новом месте с одним-единственным желанием – поднять и вырастить детей. Одно только приносило беспокойство душе: странная семья по соседству.
     – Баптисты они, – наставляли ее в магазине старушки сердобольные, – будь осторожней: в душу проникнут, и не заметишь, как к себе завлекут. Смотри, лишнего не болтай.
     А она и не болтала, она вообще в жизнь свою больше никого пускать не хотела: ни мужей, ни подруг, ни соседей.
     Эти самые соседи оказались людьми приветливыми и приятными. Ни ругани, ни брани, ни резких слов из-за барачных картонных перегородок Галя не слышала. Плача и шума тоже, хотя семья была многодетной. Только не знакомые ей красивые песни вечерами заполняли соседскую квартиру и за перегородку к Галине в комнату проникали. Она не препятствовала им – наоборот, даже форточку открывала и дверь в коридор слегка, чтобы слышнее было, чтобы слова разобрать. Сердечные песни эти и детки ее любили, замолкали, игрушки бросали и тихо-тихо сидели, боялись пошевелиться и скрипнуть половицами. Она тоже боялась спугнуть такую благодать, дела все откладывала и слушала, слушала, да скупую слезу прятала…
     Однажды Галина с соседкой своей в коридоре нос к носу столкнулась. Та ей мило улыбнулась, поздоровалась да в гости к себе позвала.
     – Нет, – испуганно отрезала Галя, – не зазывай, не пойду.
     Та опять улыбается:
     – Нет так нет, я просто на чай пригласила по-соседски.
     Галя думала, что сейчас напирать начнет, уговаривать, а она пошла к своей двери.
     – Постой, – окликнула ее Галина, – у тебя на лице счастье нарисовано. Дети ухожены, мужа твоего я пьяным не видала. Отчего же люди говорят плохо про вас?
     – Народ наш поговорить любит, особенно о том, чего не знает, – баптистка была удивительно простой и милой. – Но делать выводы лучше из того, что своими глазами видишь.
     Спиртные посиделки были в больнице делом частым и обыденным, праздников на то хватало. Только новенькая санитарка всегда от коллектива откалывалась, компанию не поддерживала. Это обстоятельство повлияло на ее взаимоотношения с работниками лечебницы. Они просто не клеились. Трения начались и с главным врачом, который возражений не терпел и сам пил вместе с подчиненными. К тому же ему глянулась молодая женщина, да только вечерок скоротать он никак не мог ее уговорить. Эта несговорчивость выводила его из себя. Симпатичная мать-одиночка – лакомый кусочек без обязательств, а она ломается, как девица, цену себе набивает. Он цеплялся к ней по поводу и без повода, легко находил причину для устных и письменных выговоров.
     – Галина, – как-то сказал главврач, – что ж ты коллектив не уважаешь, за одним столом посидеть не хочешь? Слово начальника для тебя звук пустой. Смотри, так и работы, и жилья лишиться можно.
     – Вы мне грозите, вот я расскажу об этих Ваших словах, – пыталась возразить санитарка.
     – Пожалуешься? Кому? Кто тебе, санитарке, поверит? – рассмеялся он. – Я с тобой не разговаривал и вообще не видел тебя в этот день. – Голос маленького начальника стал вкрадчиво-ласковым: – Тебе показалось, слуховые галлюцинации в нашем заведении – явление распространенное.
     «И правда, кому жаловаться, кого о помощи просить, кому я, поломойка, нужна?» – весь вечер гоняла мысли мать-одиночка. Она варила, кормила и укладывала детей спать с этими вопросами. Когда сыночки уснули, она разревелась, глуша подушкой всхлипывания.
     В комнату снова проник тихий звук стройного пения. Галя вытерла слезы, открыла коридорную дверь и стала прислушиваться. Слова было трудно разобрать. Тогда она, стараясь не скрипеть старыми половицами, прокралась к соседской двери и, приоткрыв ее, стала ловить драгоценные слова:
     Если лилию Бог любит
    и заботится о ней,
     Разве Он тебя погубит,
     позабыв в нужде твоей?
     На сердце стало как-то спокойно и тихо. Женщина тихонько вернулась в свою комнату, легла в теплую постель и уснула.
     Утром Галине объявили очередной выговор, и она поняла, что ей придется либо «договориться» с начальником, либо проститься с работой и с ведомственным жильем.
     Осень в Сибири красивая, морозная и скорая. За нею сразу зима поспешает, суетится. Метелями стелет землю стуженую, снежным покрывалом закутывает.
     Лютую зиму зверье боится, по берлогам и норам прячется. Человеку тоже дом с печкой нужен да запас съестной, чтобы до весны дожить. Куда ж Галке податься с малыми детьми на руках, если с работы и из квартиры погонят? Старшенький ее только в первый класс пошел, второму четыре и младшенькому полтора годика исполнилось.
     …Смена закончилась, отделение сияло чистотой. Галина сидела в своей подсобке мрачная, печальная.
     – Видно, нет другого выхода, придется «договориться», –сказала она сама себе и впервые в жизни налила в стакан чистого медицинского спирта.
     Вечер выдался холодным. Морозец лужи под лед припрятал и захрустел жухлыми листьями. Галина шла по осенней улице в тонкой курточке нараспашку. Внутри горело, глаза заволокло туманной дымкой, ноги отказывались слушаться, подкосились. Деревья, огоньки, дома закружились и наконец пропали в густом навалившемся мраке…
     Было совсем уже поздно, а мамка так домой и не приходила. Полуторагодовалый раскричался, заплакал и средний. Старший уговаривал их не реветь, но мамка все не шла и не шла, и он тоже расплакался. Детский плач разбудил соседей. Так впервые на пороге Галкиной квартиры появилась баптистка.
     – Тетенька, – спросил почти взрослый семилетка, – Вы не знаете, где наша мама?
     Баптистка взяла маленького на руки, и тот успокоился.
     – Она обязательно придет, нужно скорее уснуть, так быстрее настанет утро, и мама вернется.
     – Тетенька, – конючил старший, – нам страшно без мамы и плохо.
     – А мы вместе ее подождем.
     Соседка привела детей в свою квартиру. В квартире баптистов было чисто и тесно. Как они помещались с семью детьми в двух маленьких комнатах, было загадкой. А теперь еще народу прибавилось. Но «тетенька» и все остальные оказались добрыми, нежадными. Вечером вся семья собралась на совершенно незнакомое соседским детям мероприятие – на молитву. И на этой самой молитве все как один, от мала до велика, просили Бога сохранить и найти потерявшуюся женщину.
     Уже снег покрасил улицу в белый цвет, мороз катки устроил. Зима, снежная, лютая, ледяная, завладела Сибирью. А мамка все не приходила.
     Однажды за перегородкой шаги послышались и разговор какой-то. Старшенький Галин первым его услыхал и бегом к родной квартире с криком: «Мама! Мамочка!» Баптистка за ним следом побежала. А там люди чужие…
     – Уже второй месяц на работе не появляется, – возмущались они, – а раз не работает, пусть жилье освобождает.
     – Подождите, – вмешалась в разговор соседка, – вы кто будете и как попали сюда?
     – Понимаете, – уважительно заговорил мужчина лет пятидесяти, – мы из профкома. Нам сигнал поступил о злостных прогулах и нарушениях трудовой дисциплины. Вот мы и пришли у хозяйки узнать, почему прогуливает. Постучали, никто не открыл, а дверь сама подалась.
     – Хозяйки нет, вопрос задавать некому, придется в другой раз зайти.
     Мальчик от чужаков за тетенькой-соседкой спрятался и на всякий случай схватился за юбку.
     Гости непрошеные в затылках почесали и разошлись.
     …Бледная женщина, проглоченная комой, лежала недвижимо, как спящая сказочная красавица, в реанимации областной больницы. Добрый человек, водитель КамАЗа, подобрал ее на морозной улице за городом в пяти с хвостиком километрах. Видя ее беспамятство, возвращаться не стал, отвез в областной центр. Понятно, что там врачи получше, больницы побогаче, да и сам он спешил. Документов при ней никаких не было. В истории болезни написали только диагноз: «двухсторонняя крупозная пневмония». Подключили приборы. Они работали ровно, в одном ритме, стучали чечетку жизни уже вторую неделю. Больная спала беззаботно и долго.
     Сны были туманные, обрывистые. Вроде как жажда ее сильно мучила, пить до смерти хотелось, а вода кругом грязная, мутная, затхлая, противная. Вот она все чистой воды искала, да никак найти не могла. Шла и бежала то к канавам, то к болотине. Совсем выдохлась, устала, упала, а впереди ручей. Чистый, игривый родничок. Она обрадовалась:
     – Вода, вода!
     Приборы задергались, медсестра позвала врача. Они всем реанимационным составом засуетились возле безымянной пациентки и очень обрадовались, когда та наконец открыла глаза.
     Через пару дней женщину перевели в терапию, прописали кучу капельниц, уколов и строгий постельный режим. Она и сама его пока соблюдала – просто с койки подняться не было сил. Но денька через три, держась за спинки кроватей, больная прошла по палате, а через день вышла в коридор.
     – Куда ж ты, милая, отправилась? – увидела ее пожилая санитарка и, подхватив под руку, повела в палату. – Слаба ты еще для походов. Если нужно чего – позови.
     – Сколько я уже тут? – Галя будто не слышала.
     – Недели три, – санитарка толкнула дверь палаты, – до выписки еще долго.
     – Три недели?! Дети, как же дети? Где мои дети?
     – Успокойся, милая, – пожилая женщина усадила больную на кровать. – Говори, как зовут, адрес, фамилию… Сейчас все узнаем. А ты отдыхай, не волнуйся, детям мать живая нужна.
     Вечером тетя Дуся, так санитарку звали, заглянула в Галину палату, на кровать присела к ней и говорит:
     – Дети твои живы и здоровы, их нет ни в моргах, ни в больницах.
     – Где они? Где? – на Галиных глазах слезы заблестели. – Где галчата мои?
     – Этого пока не могу тебе сказать, но теперь чего переживать: живы, здоровы… Найдутся!
     Ах! Эта тетя Дуся, замечательная тетя Дуся, добрые вести приносит! Галя рассказала ей о сыновьях: какие они у нее хорошие, как она их любит, как она каждого ждала, как последнего чуть не потеряла… Словом, все свои жизненные события, начиная с первого замужества. Рассказ получился долгим и очень утомил совсем еще слабую женщину.
     – Теперь будешь спать хорошо, без тревог, – санитарка поправила подушки, помогла больной лечь, укрыла ее. – Сон – первое лекарство. Так что спи, сибирская самарянка!
     – Самарянка?!
     – Твоя судьба очень схожа с судьбой одной женщины из Самарии. Потом расскажу, спи!
     На другой день санитарка после уборки заглянула в Галкину палату. Их разговор снова затянулся, тетя Дуся поведала Гале обещанную историю.
     Рассказала, что народ самарийский скверным был, другие люди с ним не сообщались. А эта самарянка была еще и гулящей, мужей меняла. Таких вообще презирали. Однажды у колодца презренную и всеми ненавидимую встретил один Человек. Особенный Человек! Воды попросил, поговорил с ней, рассказал, хотя впервые ее видел, о ее жизни. И она в Нем Бога узнала!
     – Тетя Дуся, – прервала Галя рассказ, – ты что, в Бога веришь?
     – Верю, милая. Вот смотрю на тебя и еще больше верю. Кто тебе жизнь сохранил, ангела на КамАЗе выслал, о детях позаботился?..
     – А мне, – ресницы Галкины снова вымокли, – мне как Бога узнать?
     Галка пошла на поправку удивительно быстро, и скоро ее выписали. Только вот детей так и не смогли найти. По всем детдомам области искали, но поиск результатов не дал. Автобус довез до родного поселка. Женщина отряхнула снег с теплого тети Дусиного тулупа и валенок и взошла на родной порог.
     Дома было тихо, нетоплено, тоскливо. Галя посмотрела на кроватку младшенького, на игрушки, разбросанные на полу… И так больно сердцу стало:
     – Где ж вы, сыночки мои, где мои родные? – и слезы горохом из глаз посыпались.
     Чистые, певучие голоса рассылали песню из-за перегородки. Она долетела до холодной Галкиной квартиры, застыла на мгновение и разместилась там. Потом до самой души добралась, так что уже ноги сами к соседям привели.
     Галя открыла дверь и без приглашения вошла. У соседей и ступить некуда. Женщины какие-то в платочках, дети. Все поют. И вдруг…
     – Мамочка, мамка! – закричал старший и кинулся к Гале.
     Следом еще один подбежал. Она обняла их, глазам своим не верит.
     – Сынушка, сынушка, – целует, гладит то одного, то другого. – А меньшенький, меньшенький где?
     – Вот! – на руках у соседки-баптистки сидел меньшенький и слазить с ее рук не собирался.
     Галя поманила руками малыша, а он шею соседки обхватил и отвернулся.
     – Сынок! – позвала Галя. – Сынок!
     Тот обернулся, поглядел на маму и вроде ручки протянул к ней, но тут же снова к соседке прижался, а потом раскинул ручонки и обнял маму и тетеньку…
     Радости не было конца. В этот вечер Галя впервые в своей жизни помолилась. Потом женщины в платочках засобирались.
     – Повезло тебе, – сказала одна из них Галине, – что добрая самарянка на пути твоем встретилась.
     – Самарянка-грешница – это я, а она – святая!
     …Галину уволили по статье за прогулы на третий же день. Но уже через неделю на руководителя поступила анонимная жалоба, и после проверки его деятельности он и сам был уволен. Место работы и квартира остались за Галей. Бог хранит и благословляет по сей день сибирскую самарянку!

Елена Шилижинская