Да будет воля моя...

• Print
• Email

Details

Published: Sunday, 05 April 2009 12:04

Каждый день в молитвах своих мы говорим Господу: «Да будет воля Твоя!» Какие важные слова мы произносим! Но однажды в истории России они были произнесены по – иному: «Да будет воля моя!» Я думаю, что многие из вас наслышаны о необыкновенной истории из жизни Анастасии Рылеевой, матери известного декабриста.
Она в оставленной нам, потомкам, бесхитростно-страстной исповеди обыкновенной русской женщины, приоткрывает для пытливого ума таинственный занавес ведения Божия. Работая в областной газете «Вiнницкi вiсти», я случайно нашёл в архиве копию письма – исповеди матери декабриста. Позже оказалось, что оригинал письма хранился длительное время в музее А.С. Пушкина в Москве. Туда оно было переведено из Тулы. Частично письмо было обнародовано в христианской прессе. С некоторыми уточнениями я предлагаю его читателям «Афиши +».
Николай Рябчук, собкор всеукраинской христианской газеты «Свет воскресенья» в США и Канаде.

          «Коня /Кондратий Федорович Рылеев — прим. автора/, сын мой, два раза я вымаливала жизнь твою у Бога, — сохранит ли он её и теперь, когда смертельный страх закрался в душу мою? Я пишу эти строки, потому что не смею рассказать тебе всё, не смею смущать твоё сердце моим материнским страхом: да будут ясны и смелы каждый твой шаг и каждое помышление. Но ты ли сам, или кто другой развернёт когда-нибудь эти листки, — знайте, что всё написанное мной, святая правда. Именем твоим клянусь, сын мой, а ты знаешь, что у меня нет никого и ничего дороже тебя. Батовский /Кондратий
Фёдорович Рылеев родился в селе Батове, маленьком поместье Рылеевых — прим. авт./
Священник сказал мне: «Поступите по старинному нашему простонародному обычаю:
Не  гонитесь за знатными кумовьями, не взыскивайте покровительства сильных мира сего, дайте Всевышнему выбрать духовных родителей вашему дитяти. Когда понесут его крестить, пусть возьмут ему в восприемники от купели первых встречных мужчину и женщину. И нарекут ему имя по крёстному, которого пошлёт вам Бог».
           В отчаянии, которое сменилось надеждой, мы с мужем так и поступили. Когда ребёнка вынесли на дорогу, первыми, кого мы встретили, был отставной солдат на деревянной ноге и старушка нищая. Мы с мужем одарили их, как могли, усадили, как хозяев, за крестильный стол и они стали нашими кумовьями. Служивого звали Кондратием. Так мы и назвали нашего сына.
            Коничка остался жив. Три года я была счастливой матерью. Коничка радовал меня, рос хорошо, наш домашний доктор радовался вместе с нами. И вот новое горе вошло в наш дом: Коничка тяжело заболел. Круп. Он метался в жару, никого не узнавал и задыхался... Наш врач сразу попросил созвать консилиум. Приехал известный доктор из Петербурга. Он осмотрел Коничку и молча вышел из комнаты. Разговаривал только с нашим доктором. А уходя, сказал Фёдору Андреевичу /отец Рылеева К.Ф. – прим. авт./:
«Бывают чудеса... Если вы набожны, молитесь».
             Наступила ночь, как считали врачи, последняя ночь моего сына... Я отпустила нашу матушку отдохнуть и осталась одна у постели... Ребёнок продолжал метаться, он весь осунулся, личико его посинело, а из горла слышался свист, сменяющийся страшным, заставляющим сжиматься моё сердце, хрипением.
              Матери, неведомые мне, и мои сверстницы, и те, которые растят здоровых и крепких детей, и тем, кто слышал предсмертный хрип своего ребёнка, вам говорю я: поймите меня и, прочитав всё, что я пишу дальше, — не осудите! Как я молилась! Никогда в жизни, ни до той ночи, ни позже, я не знала такого состояния! Поистине в тот час я была вне себя! Тогда вся душа моя была полна мольбы и надежды, не заученные молитвы повторяла я, — скорбь матери говорила за меня... «Всемогущий Боже! Ты Сам молился в саду Гефсиманском: «Если возможно, да минует Меня чаша сия!» Так пойми же и меня в моей скорби! Все страдания, какие захочешь Ты послать, — низвергни на меня, но спаси,спаси жизнь моего ребёнка! Ты учил нас молиться – «Да будет воля Твоя», но я говорю: только в этом, только в единственном, да будет воля моя! Верни мне сына, утверди волю мою! Теперь Ты скажи мне: «Да будет воля твоя!»
            Я не знаю, сколько я простояла на коленях. Не знаю, что было дальше, но, кажется, я, склонившись над умирающим, поцеловала его худенькие, судорожно сжатые ручки...
            Как вдруг оттуда, где только что я стояла на коленях, раздался голос: «Опомнись, женщина! Ты сама не знаешь, о чём просишь Господа!» Я обернулась и увидела ангела с горящей свечой в руках, стоявшего предо мною. Киот, в котором висела икона, был пуст. Как странно: я не испугалась и не удивилась, как будто так и должно было быть. Я только в мольбе сложила руки.
           — Опомнись, — опять заговорил ангел, и в его голосе я услышала скорбную укоризну.
           — Не моли о выздоровлении сына! Бог всеведущ. Он знает, зачем должна угаснуть его жизнь, Бог милосерд — и Он хочет избавить тебя же от ужасных страданий...
           — Я готова на всё, я все страдания приму с благодарностью, лишь бы жил мой ребёнок...
           — Но страдания ждут не только тебя: будет страдать и твой сын... Хочешь, я покажу тебе всё, что его ждёт? Неужели и тогда ты будешь упорствовать в слепоте своей?
          — Да, хочу! Покажи всё... всё... Но и тогда буду молить Бога о жизни моего сына! Да будет воля моя!
          — Следуй за мной, женщина! — и ангел словно поплыл передо мной, паря в воздухе.
Я шла, сама не зная куда. Я проходила длинный ряд комнат, отделённых друг от друга не дверьми, а толстыми тёмными завесами. Перед каждой завесой ангел останавливался и спрашивал меня:
          — Ты упорствуешь? Ты хочешь видеть, что будет дальше?
          — Да, — отвечала я. — Хочу видеть всё. Я ко всему готова.
И тогда ангел отодвигал завесу, и мы  входили в следующую комнату. А голос ангела становился всё строже, и лицо его, когда он поворачивался ко мне, из скорбного становилось грозным. Но я шла всё дальше без колебаний, я шла за жизнью моего сына. В первой комнате, куда я вошла, я увидела моего Коничку в кроватке. Но он не умирал, он тихо спал, румяный и здоровый... Я протянула к нему руки, хотела обратиться к нему, но ангел властно простёр свою руку и позвал меня за собой. Во второй комнате, которую мы прошли очень быстро, я увидела его юношей в военном мундире. Он шёл по городу, который был мне неизвестен, чужестранным. Коня промелькнул мимо, и даже не остановился ни на минуту. Он не видел своей матери... В четвёртой комнате я увидела его совсем взрослым, в гражданском платье, он был чем-то занят, мне казалось, что он был кем-то на службе... Мы вошли в пятую комнату. В ней было много народу. Совсем незнакомые мне люди о чём-то говорили, спорили, было шумно... Но вот поднялся мой сын — и как только заговорил он, все замолкли, все слушали его с великим вниманием и, я бы сказала, — с восторгом. Я слышала его голос, он говорил громко и отчётливо, но я не усваивала ни одного слова, я не понимала... А ангел уже подводил меня к следующей завесе... И когда он обратил лицо своё ко мне, я ужаснулась грозной силе его.
        — Сейчас ты увидишь ужасное, — сказал он сурово. — И это ужасное ждёт твоего сына. Одумайся, пока не поздно. Если ты войдёшь за эту завесу, — всё предначертанное свершится... Вот я повею крылом, и свеча угаснет. С ней угаснет и жизнь твоего ребёнка, и он избавлен будет от мук, и покинет землю, не зная зла... Хочешь ли ты видеть, что скрыто за этой завесой?
           — Бог милосерд, сказал ты... Он пощадит нас. Хочу. Веди меня. Да будет воля моя, — отвечала я и пошла вперёд.
           Ангел раздёрнул завесу, — и за ней я увидела виселицу. Ужас охватил меня. Я вскрикнула и проснулась, или, вернее, пришла в себя, очнулась...
           Я сидела всё так же, склонившись над кроваткой Конечки..., и ... рука моя отказывается держать перо..., но я должна дописать всё. Сын мой, радость моя единственная, сладко спал, повернувшись ко мне личиком, и тихо, спокойно дышал... Я не смела пошевельнуться, боясь разбудить его, — и не смела верить своему счастью. А счастье было так велико, что заслонило все страшные мгновения ночного видения. Я только поплакала и поблагодарила Бога. А потом... потом стало постепенно всё сбываться, что показал мне в ту ночь грозный ангел.
             Никогда и никому я не рассказывала о моём сне, я сама боялась вспоминать о нём. И как всё сбывается! Ты приводишь в дом твоих друзей — и я узнаю их... Я знаю их по моему сну. И ещё ужаснее сжимается моё сердце: ведь ты уже в предпоследней комнате моего сына! Ты помнишь ли, сын мой, как я спросила тебя недавно: «Скажи мне, сынок мой, что вы задумали? Зачем  собираетесь? О чём вы говорите? Мне страшно за тебя, сынок! Сердце моё чует беду!» И навсегда упало во мне сердце, когда я услышала твой ответ: «Не бойтесь, маменька! Мы стоим за правое дело! Мы готовы на всё: отступить мы не можем. Разве не осудила бы меня ваша чистая совесть, если бы я отступился от товарищей и, тем самым, предал бы наше дело? Так нужно Отечеству. Не вы ли с самого младенчества учили меня: всегда стой за правду, за справедливость, будь верным сыном своей родины? Не отговаривайте меня, маменька, а благословите на всё, что бы ни случилось со мной».
              Я поняла, что это конец. Я знала это. Но я прижала тебя к сердцу и благословила...»

Послесловие: В 1826 году Кондрат Рылеев вместе с четырьмя товарищами — П. Пестелем, П. Каховским, С. Муравьёвым-Апостолом и М. Бестужевым-Рюминым — был казнён за попытку свергнуть самодержавие в России.